Код Альтмана

Сельскохозяйственная колония находится менее чем в десяти километрах от Спящего Будды, высеченного в холмах Баодинсан. Уединенное изолированное скопление каркасных бараков огорожено сетчатым забором и стоящими по углам вышками для вооруженных часовых. На ведущую к нему грунтовую дорогу ни разу не ступала нога туриста или городского жителя. Заключенных, которые трудятся на полях и рисовых плантациях, принадлежащих правительству, водят на работу и обратно охранники с автоматами. Они почти не общаются с местным населением. При всей кажущейся несерьезности забора и охраны колонии Китай не склонен баловать людей, которых объявил преступниками.

Этот старик был одним из немногих заключенных, избавленных от работы в поле и утренней прогулки строем. Он пользовался даже некоторыми привилегиями – например, его камера выглядела почти обычной комнатой, и у него был только один сосед. Его осудили так давно, что ни охранники, ни комендант колонии не помнили, каков был приговор. Поэтому у них не было повода бояться или ненавидеть его, вымещать на нем свой гнев и при этом чувствовать себя правыми. По этой причине, а также ввиду его преклонного возраста они относились к старику скорее как к отцу. Его лечили, кормили горячей пищей, давали ему книги и газеты, бумагу и письменные принадлежности. Эти поблажки были противозаконны, однако суровый комендант, бывший полковник Народно-освободительной армии, смотрел на них сквозь пальцы.

Из-за этого старик еще больше насторожился, когда ранним утром сосед-китаец исчез, а вместо него появился человек помоложе, европейской внешности. Его привели на рассвете, и с той поры он не вставал со своего тюфяка. Почти все время его глаза были закрыты. Он лишь изредка поднимал веки, глядя в некрашеный потолок барака. Он не говорил ни слова.

Хмурясь, старик занимался своими делами, не желая, чтобы это внезапное событие помешало привычному распорядку дня. Он был высок и худощав, с морщинистым, некогда красивым лицом. Теперь оно покрылось глубокими складками, щеки ввалились, глаза запали; однако во взгляде старика читался интеллект, поэтому он чаще всего смотрел вниз. Так было безопаснее.

Этим утром он, как всегда, отправился в кабинет коменданта исполнять свои обязанности письмоводителя, а когда настало обеденное время, вернулся в барак, вскрыл банку чечевичного супа, разогрел его на плите и в одиночестве сел за стол.

Новый сосед, казалось, до сих пор не вставал со своего ложа. Его глаза были закрыты. Однако весь его облик свидетельствовал о том, что он пребывает в напряжении. Ему было около пятидесяти лет, его мощное мускулистое тело, казалось, никогда не расслабляется полностью.

Внезапно он легко вскочил на ноги и словно перетек к выходу. Его лицо покрывала серая щетина, волосы были такого же цвета. Он открыл дверь и осмотрел барак. Там никого не оказалось, потому что заключенные, как правило, обедали на полях. Мужчина закрыл дверь, вернулся к тюфяку и улегся вновь; можно было подумать, что он не вставал с него.

Старик смотрел на него с завистью, к которой примешивались уважение и сожаление, как будто он когда-то был таким же сильным и тренированным и знает, что это время уже не вернуть.

– Ваш сын не может поверить, что вы живы. Он хочет встретиться с вами.

Старый узник уронил ложку в суп. Голос соседа прозвучал мягко и негромко, но почему-то достиг его ушей совершенно отчетливо. Мужчина, лежавший на тюфяке, невозмутимо смотрел в потолок. Его губы не шевелились.

– Ка… как вы сказали?

– Продолжайте есть, – велел мужчина. – Он хочет, чтобы вы вернулись домой.

Дэвид Тейер вспомнил о своих привычках. Он склонился над тарелкой, взял ложку и спросил, опустив лицо:

– Кто вы такой?

– Меня прислал ваш сын.

– Откуда мне это знать? Меня и прежде обманывали. Они повторяют это каждый раз, когда хотят добавить мне срок. Меня продержат в заключении до самой смерти. Тогда они смогут сделать вид, будто бы ничего не случилось… будто бы меня и не было на свете.

– Последним, что вы ему подарили, был толстый щенок с висячими ушами по имени Пэдди.

Тейер почувствовал, как на его глаза наворачиваются слезы. Но все это было так давно, и ему так часто лгали…

– У щенка было и второе имя.

– Рейли, – сказал мужчина, лежавший на тюфяке.

Тейер отложил исцарапанную ложку, вытер рукавом лицо и несколько мгновений сидел молча.

Мужчина не шевелился.

Тейер вновь склонил лицо, пряча губы от возможных соглядатаев:

– Как вы проникли сюда? Как вас зовут?

– Деньги способны творить чудеса. Я капитан Деннис Киавелли. Зовите меня просто Деннисом.

Старик заставил себя вернуться к еде:

– Не хотите супа?

– Чуть погодя. Объясните мне ситуацию. Они до сих пор не догадываются, кто вы такой?

– Нет, да и откуда? А я не знал, что Мэриен вновь вышла замуж. Не знал даже, что они с Сэмом живы. Насколько я могу понять, Мэриен уже умерла. Это ужасно.

– Как вы узнали о них?

– В прошлом году Сэм приезжал в Пекин. Мне дают газеты, и я…

– Вы читаете по-китайски?

– Вашингтон не послал бы меня сюда, если бы я не знал языка. – Тейер тонко улыбнулся. – Я здесь почти шестьдесят лет. Я в совершенстве изучил китайский и многие его диалекты, в том числе кантонезский.

– Простите, доктор Тейер, – сказал Киавелли.

– Когда я прочел о приезде Сэма, его имя сразу привлекло мое внимание, потому что Серж Кастилья был моим ближайшим другом в Штатах. Я знаю, что он помогал людям, которые разыскивали меня. Я произвел кое-какие подсчеты. У президента Кастильи подходящий возраст, в газете было написано, что его отца зовут Серж, а мать – Мэриен. Значит, президент – мой сын.

Киавелли чуть заметно покачал головой:

– Не обязательно. Это могло быть простым совпадением.

– Что мне было терять?

Агент «Прикрытия-1» обдумал его слова:

– Почему же вы до сих пор молчали? Вы ждали целый год.

– У меня не было никаких шансов выбраться отсюда, зачем же его тревожить? Вдобавок Пекин мог прознать об этом и ликвидировать меня.

– Но потом вы прочли о договоре по правам человека.

– Нет. В китайских газетах его опубликуют только после подписания. О договоре мне рассказали уйгурские политзаключенные. – Тейер отодвинул суповую тарелку. – Только тогда у меня появилась надежда. Что, если меня не заметят в потоке осовобождаемых заключенных и случайно выпустят на волю? – Он поднялся на ноги и подошел к плите.