Кодекс Оборотня 3

— Ты убил наповал, Руари, — едва слышно произнес Фалви. — И меня тоже…

Он потащил Джека за собой, обходя танцующих. Я метнулся в сторону, почувствовав отдаленную угрозу.

Музыка звучала все громче и громче. Жарко пылали факелы и костер, освещая танцующих. Салливан, внезапно вынырнув из тьмы опустившейся ночи, застыл на самой границе света и тени. По его лицу скакали всполохи света, цветные тени от тончайшего шелка одежд танцующих. Потом его взгляд переместился дальше, на раскрытый в холме заветный портал. И наконец безразличная, лишенная малейших эмоций маска была разбита. В мутных глазах некроманта отразилось торжество. И все же он сомневался. Обернулся назад, глядя во тьму, туда, где была хижина Грэга, но потом, приняв решение, сделал шаг вперед. Танцующие были слишком увлечены, проносились мимо него с песнями и смехом. Салливан же шел, выискивая взглядом свободную руку.

— Зачем ты пришел сюда? — спросила за его спиной девочка. — Чтобы мы научили тебя танцевать?

— Да, — улыбнулся Салливан, обернувшись. — Кто ты? Принцесса?

— Да, — отозвалась Мелисса с улыбкой, скрестив за спиной пальцы. — Пойдем? У тебя красивый перстень. Ты тоже король, как мой папа?

— О да, — усмехнулся Салливан.

Мелисса взяла его за руку, а за другую руку Салливана подхватила молодая женщина.

— Какого серьезного мужчину занесло в наши холмы, — произнесла она. — Я — Шейла! Давай же танцевать!

Я стоял во тьме, смотрел, как кружится хоровод, как ведущая его Мелисса ловко закручивает фигуры, превращая цепочку людей, следующих за ней, в сложный лабиринт, в центре которого оказался некромант. В моих руках уже давно лежала флейта. Я видел, как Салливан улыбался. Ему теперь оставалось дождаться рассвета, когда все танцующие должны вернуться через портал в волшебные холмы, и заполучить желаемое. Но я знал, что этого не произойдет.

Я поднес к губам флейту и закрыл глаза.

Глава 18

Ночь. Мое дыхание рождает тихий звук, похожий на шум ветра, и пробуждает ветер настоящий. Он приглаживает длинные травы, плетет из них сложные узоры — они тоже как лабиринты, из которых нет выхода. Путник, угодивший в них, не выберется никогда.

Я дую сильнее. Мелодия незаметно вплетается в музыку сидов, а потом звук флейты внезапно становиться мощнее, заглушая хрустальные звуки арф, начинает свою тему. Ночь наполняется золотыми искрами. Они, как звезды, срываются с неба, пропарывая полог тумана. Костер тоже выстреливает целым снопом искр и гаснет. Вместе с угасшим костром проход в холме закрывается, в нем едва успевают скрыться сиды-музыканты. И страна вечной молодости исчезает, оставив своих приемных детей без крова и бессмертия.

Некромант пытается вырваться, но, пока звучит музыка, никто не может разомкнуть рук и люди продолжают свой танец. Только звук флейты поддерживает их жизнь. Искры жгут их кожу, легкая шелковая одежда вспыхивает, как подожженная паутина, осыпается на траву мелким пеплом. Салливан орет, пытается читать заклятия, чтобы призвать своих мертвых слуг, но золотые искры залетают ему в рот, жгут язык и глотку, не позволяя больше произнести ни слова.

С каждой нотой я выдыхаю одно из имен некроманта, которые когда-то открыла на проклятом шоссе последняя баньши. Каждое имя словно срывает с него пласт времени, разрушает частицу прожитой им невероятно долгой жизни.

Кожа Салливана съеживается, слезает белыми струпьями, сгорает, не долетев до земли. Он стареет, съеживается, как гниющая слива.

Шейла, Мелисса и ближайшие к ним люди превратились в окаменевшие фигуры из пепла. Это страшная застывшая цепь из скелетов намертво держит некроманта, который все еще пытается вырваться. Но к нему подходят люди, с двух разных концов цепи, дотрагиваясь, обжигают своего врага и медленно рассыпаются в прах. А на их место становятся новые. Круг сужается. Они смеются ему в лицо, терпя укусы искр. Смеются презрительно и бесстрашно, как смеялись бы в лицо неминуемой смерти.

Когда остается непроизнесенным одно имя, лицо некроманта больше похоже на оскаленный череп, в котором каким-то чудом сохранились глазные яблоки. Под его ребрами ничего нет. Там не бьется сердце, там копошится нечто, похожее на огромного черного, перевернувшегося на спину жука-могильщика.

А за моей спиной подкрадывается тьма. Скользит под землей, как ядовитая черная змея в своей узкой норе, и выныривает передо мной. Вместе с облачком пара в заледеневший воздух я выдыхаю последнее имя — настоящее имя некроманта. Аунан!

— Забери только то, что принадлежит тебе! И убирайся вон! — говорю я тьме, на миг отведя флейту от губ.

Тьма прокатывается надо мной волной, обдав холодом, принимает вид огромной черной кладбищенской крысы, вцепляется в остатки плоти некроманта, в кости, рвет это все на мелкие куски, чтобы добраться до его черной души, скрывавшейся тысячелетиями за чужими именами и жизнями.

Добравшись до желаемого, она заглатывает это целиком, опять же как змея, и огромной черной гадюкой ускользает прочь.

Флейта смолкает, потому что у меня уже кончились силы. И тут же гаснут искры. Мне кажется, что мир кружится вокруг меня, хотя ничего нельзя различить, кроме черноты. В какой-то миг я подумал, что потерял сознание. И вдруг в темноте вспыхнул магический огонек.

С холма спустился О’Шэннон. Осторожно ступая по пеплу, он дошел до центра, где стояла жуткая, слепленная из скелетов скульптура, которая при его приближении рассыпалась. О’Шэннон остановился, спешно прижал к лицу белый платок, чтобы не вдохнуть частицы праха, поднял обугленный оскаленный череп. Потом отбросил его прочь, напряженно вглядываясь во тьму.

— Почему ты не отзывался раньше, Хозяин земли? — негромко произнес он. — Мы давно разыскивали тебя. Ты был нам так нужен!

— Я знаю, — прошептал я.

— Руари? — пораженно воскликнул О’Шэннон, расслышав и узнав мой голос. — Не может быть!

Он подошел, магический огонек, двигающийся перед ним, осветил меня. Флейта все еще была в моих руках.

— Ты был всегда рядом! — сокрушенно воскликнул маг. — Ты все знал! Но почему…

— Сейчас мне хотелось бы побыть одному, Энгус, — прервал я его. — Это были хорошие люди…

Я поднес к губам флейту. О’Шэннон попятился от меня. Я заиграл тягучую неспешную мелодию, разворачивая далекую грозу и направляя ее к нам. Через минуту травы вокруг нас нещадно трепал ветер, небо затянули тучи и на землю упали первые капли ливня, чтобы смыть с нее пепел. О’Шэннон бежал прочь, чтобы укрыться от обрушившейся непогоды. А на месте пепелища уже прорастали побеги, вытягивались ветви, лопались почки, разворачивая молодые листья, распускались нежные бутоны, наполняя воздух ароматом. Когда передо мной оказались заросли боярышника, флейта исчезла из моих рук, а я, развернувшись, пошел прочь.