Кодекс пацана. Назад в СССР

Наблюдавший за мной следователь подался вперёд.

— А чего же ты не говоришь, Александр Лосев, что лучшим коршем был Курышеву? Что с садика друг друга знаете и вообще друг за друга горой стояли? Чего же об этом умалчиваешь? Или ты знаешь больше, чем хочешь сказать? Ну? Говори, чего молчишь?

Теперь уже следователь не выглядел тем уставшим человеком, который только что проснулся и ещё даже не умылся. Теперь рядом со мной застыл матерый волкодав, которого от броска отделяет всего одно движение, всего один неправильный звук. И это в самом деле напрягало.

Умеет же следак жути нагнать! Понятное дело, что он всё узнал про убитого и моё появление не было сюрпризом, но чтобы вот так вот сыграть…

— А чего говорить? — «испуганно» пролепетал я. — Как драка началась, так мы пробиваться начали. На нас было больше народа… Потом ещё Стандартные подвалили, потом мен… кхм, милиция приехала. Мы рванули прочь, в парке разделились, а потом… Потом меня отчим отправил в деревню к бабушке на пару дней и вот… Я не смог там находиться и приехал обратно.

— И узнал, что Курышева замочили в парке и повесили на оленьи рога. А как только узнал про смерть корешка, так сразу же помчался в милицию, — следователь сел на своё место и снова принял сонный вид. — Не вяжется чего-то, Сашка. Не вяжется… Эх, столько головняка с вами, пацаны… И чего вам спокойно не живется-то? Чего асфальт делите?

— Да не мы первые начали, — с жаром попытался я достучаться до следователя.

— Да я уже понял, что не вы. Но ивановским нужно отчитаться, вот они и отчитаются. А Гурылю и Малышу… Может быть им будет даже лучше, если по этапу пройдутся. Может, образумятся…

— Как же так? Они же не виноваты…

— А кто виноват? Молчишь? Покрываешь? Вот и получится, что из-за твоего молчания пострадают невиновные. Пацанский кодекс блюдешь? А ведь помимо этого кодекса есть и человеческие законы. И мы поставлены их соблюдать. Ты пойми, чудак-человек, если не скажешь нам, то сядут невиновные. Да, по молодости лет отсидят и выйдут ещё не старыми, но ведь могут и не сидеть вовсе, а отбывать будут те, кто в самом деле виноват. Десять человек замочили! Десять! А сядут те, кто даже рядом не стоял. Вот такая вот цена твоему пацанскому кодексу, молодой человек.

Я помолчал. Он прав. Если промолчать сейчас, то дальше будет только хуже, как для вокзальных, так и для серковских. Поднял глаза на следователя:

— Новенький старшак появился у серковских. Карась погоняло. Он с Левоном и Лимоном отходили, а потом залетел этот самый новенький и заорал, что Левона порезали. У него ещё нож-бабочка такая, с зеленой ручкой. Тогда я этот нож и увидел, весь в крови…

Ну что же, я по пацанским понятиям «мусорнулся». Правильно или неправильно это сделал? Думаю, что правильно. Если в самом деле Гурыля с Малышом закроют, то это откроет дорогу серковским на Вокзальную. А дальше всех подломят и начнется полный беспредел.

По понятиям это неправильно. Однако, понятия — это не закон. Это правила, по которым следует жить, но исключения из правил бывают. Если пацаны не поймут, то пусть. Я же это всё делаю не только для пацанов, но также для их родителей.

Следователь вытащил из стола чистый лист бумаги, положил передо мной на стол и прихлопнул тяжелой ручкой:

— Пиши как было, Александр Лосев. Ничего не скрывай. От твоих слов зависят человеческие судьбы. Ивановские пусть себе своё дело разматывают, а мы своё размотаем. Пиши, не ссы.

— Сегодня будут похороны… Серёгу станут хоронить. Я успею на похороны друга? — спросил я несмело.

— Успеешь, — кивнул следователь. — Успеешь…

Он вытащил полупустую пачку «Примы», достал приплюснутую сигарету и размял её в руках, придавая круглую форму. После этого отошел к окну и закурил. Я же начал писать.

Глава 13

«Не залезай во время игр в стоящие бесхозные машины, подвалы и другие подобные места»

Памятка «Правила поведения на улице»

Всегда тяжело терять близких… А друзей, с которыми знаком целую вечность, терять тоже непросто.

Когда я добрался до дома Серёги, то сердце сдавило ледяной рукой от вида стоящей у двери красной крышки гроба. «Был пацан — и нет пацана! Без него на земле весна! И шапки — долой, и рюмку — до дна — за этого пацана!» — пронеслись в голове строчки ещё ненаписанной песни Михаила Танича.

На глаза сами собой навернулись горячие слезы. Я попытался глубоко дышать, сдерживать их, но предательская капля всё-таки вырвалась наружу. Она прочертила по щеке небольшой след прежде, чем я её смахнул.

Рядом с домом Серёги Курышева курили мрачные мужики. Женщины были в дому, суетились, помогали матери погибшего друга. Неподалёку от дома стоял автобус-катафалк. Его задняя часть для принятия гроба была поднята, словно раскрытая пасть бегемота, который жаждал еды. Скоро должны были вынести гроб…

Я увидел своих пацанов, подошел, протянул руку для приветствия. Они были одеты в рубашки с коротким рукавом, на ногах, несмотря на жаркую погоду, штаны со стрелками. Начищенные ботинки пускают зайчиков. Ковыль и Лысый мрачно посмотрели на меня, но руки не протянули в ответ.

— Это что ещё за новости? — спросил я. — Чего бойкот врубаете?

— Да с тобой вообще здороваться западло, — проговорил Лысый.

— Чего? Ты охренел? С каких это радостей такие пляски? — я от удивления даже глаза округлил.

— Да потому что Пухлого одного бросил, — буркнул Ковыль. — Надо было тащить пацана до последнего…

— Я и тащил. Он сам вырвался, — ответил я. — А там ещё серковские налетели…

— Люди говорят, что ты спецом его бросил, чтобы за тобой не побежали.

Теперь свою лепту в общие обвинения внёс Лысый. Мда, ситуация…

— Люди говорят, что в Москве кур доят. А как к нам привезут, то только яйца несут, — ответил я. — Вы рядом были? Вы всё слышали и видели? Вы сами же рванули по Советской так, что только пятки засверкали. Друганы, называются… Вас хрен догнать было, вот и пришлось прорываться через парк. А там… Да что я вам рассказываю-то? Вы же людей больше слушаете, чем друга своего. Не хотите руки протягивать — не надо. А только могли бы и у меня спросить за дело, прежде чем в лошпари записывать.