Коды, бутерброды и потерянные годы

– М-да, – только и ответила Светлана, тоже закуривая сигарету.

Это были очень близкие подруги, и что творится в душе друг у друга они знали без прикрас и искажений.

– Твоя жизнь, тебе решать… Когда думаешь ехать?

– Поеду прямо сейчас. Даже домой не хочется заезжать.

– Может, с тобой съездить? Не нравится мне что-то твое настроение.

– Та ну, – отмахнулась Ира.

– А что, посмотрю на столицу. Может, олигарха себе какого-то цепану, – Светлана игриво расстегнула верхнюю пуговицу на блузке и сделала смазливое лицо, – а то этот вечно ноющий фрезеровщик меня уже достал.

Подруги рассмеялись.

– Вы о чем там сплетничаете, – раздался голос из их компании, – мы тоже хотим все знать.

Подруги вернулись к своим.

Через полчаса все разъехались. Светлана проводила Иру на автовокзал. Они еще около часа говорили о своем наболевшем, пока Ирина не села в автобус.

– Ну, сестренка, пока. Доедешь – позвони, – Света коснулась пальцем под глазом, чтобы вытереть появившуюся слезинку.

Она проводила взглядом уезжающий автобус, выкурила еще пару сигарет погруженная в свои мысли и поехала домой.

Близкие подруги больше никогда не виделись и не созванивались.

В автобусе, который прибыл в Москву из Рязани, Ирины не было.

Москва.

Прохоров отвез Савельева к его дому. Они еще какое-то время сидели в машине и майор распрашивал отца пропавшей о последнем увлечении Ирины. Почему-то похищенный рисунок заинтересовал его еще больше, чем таинственное исчезновение девушки. Может быть из-за того, что похищение рисунка зацепило его личную безопасность, в то время, как рассказ Савельева о пропаже дочери казался какой-то мистикой и у Прохорова было ощущение, что блудная дочь вот-вот где-то объявится.

Интуиция никогда не подводила майора. В этот раз у него возникло желание посмотреть на все графические работы Ирины. Откуда появлялись эти желания и предположения Прохоров не знал, но почти всегда они выводили его на верный след.

Майор вместе с Савельевым снова поднялись в квартиру.

Все работы Ирины хранились в обыкновенной толстой папке с файлами А4 формата. Каждый рисунок в своем файле, всего их было не меньше ста. Такие же причудливые узоры, как на украденном листе, с первого до последнего. Но создавалось четкое представление, что начиная с первой работы до последней, одна и та же картина усовершенствовалась, оттачивалась, что-то добавлялось, что-то исправлялось. Автор постоянно перерисовывал одни и те же узоры, добиваясь какого-то совершенства, стремился к какому-то только ему известному идеалу.

– Я возьму это, если вы не возражаете, – обратился Прохоров к Савельеву, все еще рассматривая папку с графикой.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы это делали, – ответил Савельев, – Ирина очень ревностно относится к своим увлечениям, это у нее с детства. Поэтому не обессудьте… А поймите, как отца.

– Но… – попытался что-то возразить майор.

Он посмотрел на суровый взгляд Савельева, который выражал беспокойство, что у него отнимают что-то дорогое и ценное, и все возражения рассеялись сами собой.

– Может быть вы и правы, – сказал Прохоров, – а сделать фото?

– Да, пожалуйста, – более спокойным тоном ответил отец.

Майор достал свой смартфон и сделал около десятка снимков заинтересовавших его рисунков.

В это время у Савельева зазвонил мобильный.

– Привет, Костя. Привет, дорогой… Пока ничего утешительного.

С первых слов Прохоров понял, что Савельеву звонит его начальник.

– Прохоров? Еще у меня, – продолжал разговор отец пропавшей, – хорошо, сейчас дам, – он протянул майору телефон, – вас… Костя…

– Доброе утро, Константин Евгеньевич.

– Привет, Андрей. Что там с девчонкой?

– Пока рано делать какие-то выводы. Работаю.

– Понятно… Как скоро будешь в управлении?

– Раз поставлен такой вопрос, то, как только буду нужен.

– Нужен… Прямо сейчас.

– Понял. Даю Василию Степановичу трубку, – Прохоров отдал Савельеву трубку и пока тот разговаривал с полковником, сделал еще несколько снимков из альбома Ирины.

Когда Савельев закончил говорить с полковником, Прохоров закрыл папку с рисунками и обратился к нему.

– Василий Степанович, ответьте мне, пожалуйста на один вопрос.

– Да, я вас слушаю.

– Тот рисунок, который похитили, был окончательной точкой во всех этих набросках. Именно его она хотела создать. И вы мне отдали его без каких-либо колебаний. Это же по сути – черновики, – майор указал на папку, – и вы к ним относитесь более бережно, чем к завершенной работе. Почему вы с такой легкостью отдали тот рисунок? А то была не простая графика. То, что она обладала каким-то воздействием на вестибюлярный аппарат, я в этом убедился лично.

Савельев тяжело вздохнул, не подав при этом ни малейшего признака волнения.

– Андрей Николаевич, если бы я знал, что так произойдет, я бы вам его не то что не отдал, но даже и не показал бы. Вот боюсь как бы и эти, как вы их называете, черновики не постигла такая же участь. Извините, если я вас таким образом как-то обидел.

Майора такой аргумент убедил и он понимающе кивнул головой.

Савельев помолчал и добавил.

– Да и Бог с ними с этими рисунками, хоть они и ценны для Ирины. Найдите дочь… Пожалуйста.

– Найдем, – сухо ответил Андрей и направился к выходу.

Прохоров вышел из парадного, закурил и достал телефон, чтобы позвонить полковнику и узнать, что там за срочные дела. Не успел он найти в телефонной книге номер начальника, как проходящая по тротуару старушка выронила из рук сумку с продуктами и медленно начала опускаться прямо на асфальт, жадно хватая воздух. Майор подбежал к старушке почти одновременно с мальчиком, который катался на качели на детской площадке.

– Вам плохо, – склонился над ней Прохоров

Старушка не реагировала на вопрос. Она продолжала тяжело дышать и держаться одной рукой за сердце.

– Малой, вызывай скорую, 03, – майор протянул мальчику свой телефон, а сам взял бабушку на руки и аккуратно перенес ее к скамейке, до которой она не дошла буквально несколько метров.

Старушка все еще тяжело дышала, но на лице появилась легкая улыбка.

– Ой, спасибо, милок, – проговорила она шепотом.

– Малой, ты скорую вызвал, – спросил Прохоров у мальчика, которому отдал телефон.