Кофейная горечь

Как бы то ни было, но ровно через полчаса автомобиль ожидал меня в указанном месте. Лайзо, в безупречно отглаженной рубашке, в жилете и других, чистых брюках стоял рядышком, беспечно покусывая травинку.

— Прошу, — он галантно распахнул дверцу передом мною.

Я чопорно кивнула и села в автомобиль.

— Едем в деревню, к Управлению спокойствия. И не торопитесь — после дождей дорога в скверном состоянии.

— Слушаюсь, леди.

Мотор загудел. Автомобиль тронулся с места. Я смотрела в затылок Лайзо, и молчание отчего-то меня тяготило. Чем дальше — тем больше.

— Как продвигается ваше расследование, господин Маноле?

— Никак. Множество мелких обмолвок, но ни одного стоящего слова, — пожал плечами Лайзо. — Уже подумываю о том, чтобы спросить Уллу напрямую, не видела ли она чего странного.

«Улла». Он уже зовет ее так фамильярно! И ведь наверняка она сама позволила ему. Думать не хочу, при каких обстоятельствах.

— И как, есть надежда на честный ответ?

— Почему бы нет? — откликнулся он со вздохом. — На крайний случай, есть и методы не вполне честные…

— А может, преступные? Такие, как этот ваш приворот?

Я прикусила язык, да поздно — колкие слова уже слетели с языка.

Лайзо удивленно оглянулся на меня через плечо.

— А чем приворот-то преступный? Может, платок на память подарить али брошку — тоже преступление?

Внутри у меня словно кипящая волна поднялась — раздражение, лишь едва-едва не переходящее во что-то большее.

— «На память» подарить что-то — это совсем другое. Приворот — это хуже убийства, потому что он искажает намерения души… — я поняла, что в порыве праведного гнева начинаю заговариваться, и поправилась: — Так, кажется, гласят народные поверья. Даже если на самом деле приворотов и не бывает, даже само намерение заполучить чье-то расположение таким путем — преступно.

От неожиданности Лайзо рассмеялся:

— Вы, видать, слушали страшные сказки, леди, а с настоящими ведьмами не знались. А то всякая, даже такая, как Улла, вам бы рассказала, что «узелок на память» потому так и зовется, что воспоминанья навевает. А какие — тут уж от человека зависит. Коли есть любовь — то любовную истому. А если нет ничего, только пустота и холод — так на камнях цветы не растут, хоть ты целую горсть семян кинь вместо одного зернышка. Такие узлы, бывало, жены мужьям в дорогу давали, чтоб мужнины глаза на девиц других не смотрели… А, что говорить, вы все одно — не верите в это мракобесие, — и только тут я заметила, что хотя Лайзо улыбался, глаза его были темны и серьезны. — Скажите лучше прямо: вы хотите напомнить мне об ошибке, леди… или же поговорить?

— Тут не о чем говорить, мистер Маноле. — я отвернулась к окну. — Просто мне хотелось быть уверенной, что вы не сделаете ничего, что бросит тень на мою репутацию. Не забывайте, что вы состоите на службе у графини Эверсанской и Валтерской.

— Не забываю ни на мгновение, — без тени иронии ответил он. — И… это честь для меня.

Я не нашлась с ответом, в кои-то веки. Лайзо тоже некоторое время хранил молчание, а потом задал вопрос из тех, что неизменно влекут за собой неловкость.

— Леди, скажите, вы все еще злитесь на меня за ту ошибку?

— Это была не ошибка, мистер Маноле, а подлый, бесчестный поступок — и неважно, что он не повлек за собой никаких последствий. А подлость я не терплю. Как и увлечение всякой мистикой, к слову, — добавила я едко, давая понять, что разговор закончен.

Но Лайзо упрямо не желал видеть намеков.

— Тогда можете не беспокоиться за мисс Урсулу — ее мне и привораживать не надо. Она что кошка влюбчивая.

Я вспылила.

— Возможно, миссис О'Бёрн не слишком мне нравится, но все же она вдова и почтенная женщина, имейте к ней уважение! В конце концов, какими бы ни были ее чувства, они искренние. А вы играете с нею!

Лайзо остановил автомобиль, заглушил мотор и развернулся ко мне полностью.

— Если вы только словечко скажете, леди Виржиния, — произнес он тихо, — и я этим же вечером Эллису скажу, чтоб он сам вокруг Уллы хороводы водил. И выспрашивал у нее про преступника, как ему вздумается. Он же детектив, государству служит. Пусть вот и допрашивает свидетельницу. Вдруг она сразу все расскажет? А нет, так у Эллиса и свои способы есть. Посидит Улла денек в камере, в тюрьме… Зато чувства ее никто не оскорбит, никакой подлец Лайзо Маноле ее не обманет.

Мне захотелось заслониться от его взгляда хоть чем-нибудь — веером, рукой. А еще лучше — оказаться сию минуту в особняке, подальше отсюда.

— Вы хотите сказать, что, обманывая эту женщину, совершаете благородный поступок? — холодно произнесла я.

Лайзо усмехнулся.

— Зачем же за словами-ширмами прятаться? Говорите прямо уж — не обманываю, соблазняю. Это ведь вам не нравится? Это, а не обман?

Я вздохнула и опустила глаза. Видит небо, терпение мое не бесконечно.

— Вы уволены.

— Я… что?

— Вы уволены, мистер Маноле. Вечером мистер Оуэн выплатит вам жалованье за этот месяц. Не беспокойтесь, я не стану вычитать деньги за те дни, которые вы не доработали, — я вышла на дорогу и захлопнула дверцу. Получилось, пожалуй, слишком громко. — Будьте любезны, возвращайтесь в гараж. До вечера вы свободны.

После дождей дорога размокла. Местами лужи подсохли, но земля оставалась склизкой. Ботинки порой соскальзывали, но я старалась шагать уверенно и спину держать прямо. Зубы сводило от кислой злости.

Да как он смеет разговаривать со мной, как с равной? Как будто я какая-нибудь уличная торговка цветами!

— Леди Виржиния, подождите!

Я даже не обернулась, только ускорила шаг. В конце концов, до деревни рукой подать, можно было бы и не брать автомобиль. Но так не хотелось идти по грязи! Ничего, миссис Стрикленд вечером почистит ботинки.

— Леди Виржиния! Ай, да чтоб меня…

Хлопнула дверца автомобиля. А через несколько секунд голос Лайзо раздался у меня за спиной:

— Леди Виржиния, погодите! Вы серьезно?

— Более чем.

Догнал. Совершенно бесшумно и так быстро… Мне стало не по себе, и я упрямо стиснула зубы. Боже правый, если он схватит меня за локоть — точно пущу в ход свою трость!

Но Лайзо поступил умнее. Он просто забежал вперед и посмотрел мне в глаза. Не заступая дорогу, не пытаясь остановить… Я остановилась сама.

— Почему, леди Виржиния? — негромко спросил он.

— Потому что вы говорите «леди», но не понимаете смысла этого слова, — так же тихо ответила я. Рукоять трости до боли врезалась в ладонь. — Вы не знаете своего места. Вы дерзите. Не знаете, когда следует остановиться. Говорите то, что не стоит произносить вслух. Я бы закрыла на это глаза, поступай вы так по глупости, но вы умны, мистер Маноле. Это не вам нужно спрашивать «почему», а мне, — Лайзо сощурился, но ничего не сказал, и я продолжила: — Вчера, когда я готовила кофе, миссис Макленнан долго рассказывала, какой вы замечательный молодой человек. Учтивый, почтительный… Да и в особняке слуги отзывались о вас исключительно хорошо. Даже мистер Спенсер признал, что у вас есть неплохие задатки, а его похвала дорогого стоит. И вот вопрос, мистер Маноле — почему лишь я не удостоилась простого уважения?