Кофейникс
Шрифт:
– Бежи-и-и-м!
Агнесса не хочет бежать, Агнесса не понимает, ну что такого, что страшного-то, да не бойся ты, да нету тут ничего, волков уже лет пять как не видели… и не объяснить Агнессе, что видел Араун, видел, сияющие огни высоко в небе, летящие прямо на него…
Агнесса откидывает со лба светлые пряди, все так и переворачивается внутри от этого жеста:
Да тебе показалось тогда… я вот маленькая была, мне в лесу ведьма привиделась, жуть такая, вечером это было, а утром туда с тетей Салли пришли, а там дерево корявое стоит, ветками машет…
Арауну уже и самому
И все-таки спешит поспеть к дому дотемна, а Агнесса не торопится, да ты посмотри, ночь какая, а луна сегодня какая, а снегом припорошило… И согласиться бы сейчас, что ночь и луна, и обнять Агнессу, и впиться губами в губы, чтобы само время остановилось, споткнулось, замерло, смотрело на двух человек в осенней роще…
Свист.
Там.
Над деревьями.
Араун срывается с места, хватает Агнессу:
– Бежи-и-и-им!
Бегут – со всех ног, во весь дух, Агнесса визжит, Араун еще успевает обернуться, чтобы увидеть все ближе и ближе голубоватое сияние, вспышки неземного, потустороннего света, и видятся исполинские морды, не то конские, не то гончих, и горячее дыхание, от которого гнутся ветви деревьев…
Бегут.
Скорее.
Во весь дух.
Со всех ног.
С треском рвется платье Агнессы, запутавшееся о корягу, Араун теряет шапку…
Скорей…
Последние несколько метров от темного леса до теплых домов со светлыми окнами, бегом по пустоши, чуть подернутой снегом, на крыльцо, хлопнуть дверью, укрыться в комнате на шкуре пампарда, только сейчас понять, как мелко дрожат руки…
– …Хранителем будешь…
Араун не верит себе, быть не может, ошибка какая-то, да нет, никакой ошибки, люди в парче и золоте снисходительно кивают:
Хранителем будешь…
Агнесса смущенно улыбается, Агнессу так же смущенно утешают, а вы не дотянули немножко, ну да ничего, вы помощницей хранителевой будете, это тоже очень почетно…
Люди укрывают крышу Крепости, плотнее, плотнее, чтобы не пробился зимой студеный мокрый снег. Хорошо в крепости, тут и опочивальня есть, и зал с очагом, и все в золоте и парче…
Араун вешает на крыше оберег от Дикой Охоты.
Мало ли.
И на двери вешает оберег от Дикой Охоты.
Тоже мало ли.
Народ посмеивается, что-то ты выдумал, кто ж сейчас в Дикую Охоту верит-то… Араун молчит, ну как он скажет, что видел, видел, не раз, и не два видел в небе голубоватые всполохи, недоброе, неземное серебристое сияние…
Араун подходит к двери Хранилища, как велит ритуал, Араун прислушивается, чувствует хранилище. И хочется зайти, и глянуть, а что там – а нельзя, нельзя…
Ветер завывает над крышами, стучится в окна, гнет ветви. Снова приходят темные времена после тыквенно-желтого Самайна и перед ёлочным Йолем, времена Дикой Охоты.
Потрескивает огонь в очаге, люди закрывают шторы, изредка смотрят в темноту подступающей ночи в непонятной тревоге, как будто ждут чего-то…
Агнесса обнимает Арауна, ну, миленький, ну пожа-а-алуйста…
Араун
мотает головой.А нельзя. А табу.
– Ну, только один разо-о-очек…
Впивается губами в губы, крепко, хищно, жадно.
Араун тает, Араун выходит из покоев, вниз по лестнице, поворачивает ключ в замке Хранилища…
Араун выходит из дома.
А из дома выходить нельзя.
Араун смотрит на студеное звездное небо.
А на студеное звездное небо смотреть нельзя.
Араун ждет.
А ждать…
…нет, не нельзя, нет такого, что нельзя ждать – потому что никому и в голову не придет, что можно стоять и ждать, когда…
…когда…
А что остается, только бежать, бежать прочь из города, в темную чащу, в глубину леса, может, повезет, может, преследователи не пойдут туда, в темноту, побоятся Дикой Охоты, а то как раз самое время такое…
Бежать – прочь из городка, пока не вынюхали преследователи, не схватили стражники, а то схватят, скрутят, поволокут на площадь, разведут костер, судья зачитает приговор, зря, что ли, бежали за Арауном, кричали – взять его, и не скажешь теперь, не объяснишь, что это Агнесса просила среди ночи спуститься в глубины Крепости, в святую святых, а покажи мне, а интересно же, ну миленький, ну…
– А не было такого, – говорит Агнесса, позвякивают у неё на поясе ключи от Хранилища, должен же кто-то теперь хранителем быть…
Бежать.
Бежать прочь из крепости, прочь из городка, в темноту осеннего леса, стражники не пойдут туда, никто не пойдет туда, живы еще в народе предания о Дикой Охоте…
– Держи-и-и-и-и!
– Догоня-а-а-а-й!
Нет, не отстают, выискивают в зарослях леса…
Затаиться.
Спрятаться.
Легко сказать – затаиться на земле, подернутой первым снегом…
Холодное сияние в небе, леденящие всполохи.
Ближе.
Ближе.
И не затаишься, и не спрячешься, и сзади стражники, которые – Догоняа-а-ай, а впереди оскаленные сияющие морды не то гончих, не то коней…
Вперед.
Вперед…
Крики где-то там, позади, голос Агнессы, да что ты, назад давай, ага, спохватилась, кукуша… поздновато спохватилась что-то…
Араун спешит в чащу леса, прочь от предательства, прочь от города, захлебнувшегося в самом себе…
Всполохи.
Свет.
Обжигающее дыхание гончих.
Распахнутая пасть…
– …Хольда?
Хольда кивает, Хольда обнимает Арауна, Хольда говорит что-то охотникам, нервно, торопливо, а он тоже серверы слышит…
Прочь уносится в темноту ночи Дикая Охота, тает в тумане умирающей осени…
– …сервер, говорите… – охотник смотрит на Арауна с подозрением.
Араун не понимает, какой север, там вон север, и называют здесь его по-инакому, сервер…
– Да вон север…
– Да не север… э-э-э… а-а-а… а шкафы такие черные видели?
– Шка…
– Ну… э-э-э… сундуки… сундук такой большой стоит черный, от него такое идет… – дикий охотник показывает руками что-то неопределенное, – такое, что не видите, и не слышите, а такое…