Когда бог был кроликом

— Подумать о чем? — спрашивала я.

— О мире, о жизни.

— И о подарках?

— Нет, о подарках я не думаю, потому что всегда знаю, что мне подарят. Набор «Умелые руки», всегда лучше и больше, чем в прошлом году, — (вранье!), — и что-нибудь вязаное, что мама вяжет с июля.

Она провела с нами наше первое Рождество здесь, то легендарное Рождество, о котором мы потом долго-долго вспоминали. Она приехала поездом вместе с моим братом и привезла с собой только маленький чемоданчик со второй парой джинсов, сменой белья и страстной, давно сдерживаемой жаждой перемен. Она рассказала нам, что после того, как поезд проехал Эксетер, она все время стояла у окна и смотрела на рваную линию берега и на море, которого никогда не видела так близко, и брызги долетали прямо до ее отражения в окне, и она все время улыбалась до тех пор, пока море не спряталось за скалами и деревьями.

Когда она приехала, мы с ней побежали по газону вниз, и там она свалились в речку и так вопила от радости, что нам всем вдруг стало стыдно за нашу счастливую жизнь и незаслуженное и недостижимое для нее богатство. Даже когда ее вытащили из воды, дрожащую, с посиневшими губами и стучащими зубами, ее радость была так заразительна, что мы сразу же поняли: это Рождество станет незабываемым.

В ночь перед Рождеством мы за руку привели ее в темную гостиную, и она сама зажгла огни на елке, дрожа от восторга и волнения. Фонарики были самых разных цветов, форм и размеров, и, когда они все зажглись в темной комнате, сказка на мгновенье превратилась в ослепительную реальность. «В такой комнате должны сбываться все желания», — сказала она.

Ночью мы лежали в кровати, и она рассказывала мне, как загадала, чтобы однажды приехать и остаться с нами навсегда, а потом мы просто молча лежали и ждали, когда зазвенят колокольчики оленей, везущих подарки, и хотя мы, наверное, были слишком взрослыми, чтобы верить в них, мы их все-таки услышали, и я видела, как на ее лице расцветает чудесная улыбка, и которой не было ни капли цинизма, и была счастлива, что у меня есть брат и что он готов ждать на улице в темноте и холоде, чтобы позвонить в колокольчик и подарить ей радость. В то первое Рождество мы все старались подарить ей радость.

Следующим утром я разбудила ее очень рано, и мы прокрались вниз и там нашли большие наволочки, набитые подарками, и недоеденный пирог с морковкой и мясом, и остатки хереса в бокалах, и сажу на ковре у камина. Она стояла, словно прикованная к месту, и слезы катились у нее по щекам, и она сказала: «Санта-Клаус никогда раньше не приезжал ко мне. Наверное, он даже не знал, где я живу».

Я сняла трубку. Ее номер я помнила наизусть, со всеми этими повторяющимися пятерками и тройками он был похож на стихи. После двух коротких и громких звонков она ответила.

— Это я, — сказала я, счастливая, что слышу голос своего друга. — С Рождеством тебя, Дженни Пенни!

— Элли, я не могу долго говорить, — прошептала она.

Я ее едва слышала.

— Что случилось?

— Все очень плохо.

— Что?

— Нам надо уезжать, — сказала она.

— Когда?

— Сейчас. Скоро.

— Почему?

— Потому что надо.

— Я ничего не понимаю.

— Просто нам надо уехать. Ничего больше я не могу тебе сказать, мне не разрешают. Она меня не отпускает.

— Но куда вы едете?

— Не знаю. Мама мне не говорит. Она сказала, лучше, чтобы никто не знал.

— Даже я?

— Все, я не могу говорить. Она идет. Я тебе сообщу, когда мы туда приедем. До свидания, Элли.

Телефон замолчал, и мои последние слова уже никто не услышал.

Я позвала мать, оторвав ее от рождественского телевизионного марафона, такого же традиционного, как индейка и пирожки с мясом, и рассказала ей, что случилось. Она ничего не могла сказать наверняка, но, видимо, что-то подозревала.

— Нам придется подождать, — сказала она. — Когда они туда доберутся, то сообщат нам.

— Куда «туда»?

— В безопасное место.

Рыжик осталась у нас и после Рождества, потому что на Новый год должна была петь в «Луне над бухтой». Она шла первым номером, а вторым был человек, изображающий Тони Беннета. Рыжик называла его Т. Б. и терпеть не могла, потому что от него у нее болела голова.

— Он ведь даже не похож на Тони Беннета, — жаловалась она, когда услышала новость. — Я больше похожа на Тони Беннета, чем он.

Артур с ней согласился. Но деньги платили хорошие, и для нашей деревни эта вечеринка была главным событием года, а Рыжик должна была стать на ней гвоздем программы. Все местные жители надевали карнавальные костюмы, которые начинали готовить за много месяцев, и даже издалека приезжали люди, чтобы показать себя. Отец начал готовить мой костюм четыре месяца назад, и одни мы с ним знали, кем я наряжусь. Мы только говорили всем, что костюм будет лучше и шикарнее, чем в прошлом году, что, в общем-то, было нетрудно, поскольку в прошлом году я была одета большим пальцем.

Все уже давно собрались в гостиной, и я слышала, как брат уговаривает Артура и Рыжика еще раз спеть «Кого же мы ждем?». Мать прокралась в прихожую, чтобы проверить, все ли со мной в порядке.

— Еще одну минуточку, — попросил отец, поправляя мой костюм.

Проблема была в том, что меня все это больше не интересовало. Беспокойство за Дженни Пенни съело всю радость от ожидания праздника; я целую неделю просидела у телефона, торопя звонок, но его так и не было. Только ради отца, который потратил на костюм столько усилий, я постаралась почувствовать хоть какой-то энтузиазм. Мы вместе спустились в гостиную и встали, ожидая, когда смолкнут разговоры.

На мне было переливающееся серое платье с узкими прорезями для рук и длинным шлейфом, похожим на рыбий хвост. Я вполне могла оказаться и русалкой, и даже одной из девчачьей группы «Три градуса» [15] , и нам было весело смотреть, как о ни все пытаются угадатъ, кто же я. Потом отец внес в комнату очень большую коробку, и все притихли. Он открыл ее и вынул что-то похожее на шлем, замотанный пляжным полотенцем. Он надел это мне на голову, и сквозь прорези для глаз я увидела полоски на полотенце и кусок сухих водорослей.

15

The Three Degrees — женское вокальное трио из Филадельфии, существует с 1963 г.; пик их популярности пришелся на середину 1970-х гг.

— Опля! — крикнул отец и сдернул полотенце.

Все ахнули. Сквозь узкую щель я видела, как руки зажимают рты.

— Так кто же она все-таки? — спросила Рыжик и проглотила первую порцию скотча.

Отец повернулся ко мне:

— Скажи им, Элли.

— Я — МАКРЕЛЬ! — выкрикнула я, и все тут же заговорили:

— Ну да, конечно же макрель.

~

— Два джина с тоником и воду для рыбки, — уже в пятый раз за вечер заказал брат.