Когда город спит

— Что же делать?

— Вы Нефедову знаете?

— Знаю, товарищ капитан первого ранга.

— В восемь двадцать вы должны с ней сидеть на восьмой или десятой скамейке той аллеи. Не дальше. Вы молоды, собой не дурны, она тоже — вполне за влюбленных сойдете, и ни у кого не возникнет никаких подозрений. Смотрите в оба. Ваша обязанность увидеть, как встретятся преступники. Что произойдет дальше, предсказать трудно. Когда они выйдут из парка, к вам присоединятся трое. Командуете вы. Задача: узнать, где их логово, окружить его. Возьмем всю шайку. Для завершения операции приеду сам. Пока более подробных инструкций дать не могу. Сам не знаю, как обернется дело. Скажу одно. Действуй наверняка. Не промахнись. Понял?

— Товарищ капитан первого ранга! — обиженно воскликнул Бурлака. «Неужели Марченко сомневается во мне?» — с горечью подумал он.

— Молчите и слушайте! — резко перебил каперанг. — Я давно капитан первого ранга! Нечего обижаться, когда вам дело говорят. Вы уже видели, к чему приводит малейшая наша ошибка. Мы не подумали о том, что в бюро можно попасть через котельную. Простукай мы там стены, преступник попал бы в засаду и уже был за решеткой. А он на свободе гуляет. Одного человека зарезал, другого пытался зарезать, третьего чуть не застрелил.

Бурлака испуганно смотрел на каперанга. Он никогда не видел Марченко в таком состоянии. Привыкнув, что капитан первого ранга всегда спокоен, выдержан, Бурлака считал Марченко немного флегматичным. В эту минуту лейтенант понял, что ошибся. Под внешней выдержкой, самообладанием старого чекиста скрывалась горячая, страстная натура.

Ненависть, которой дышало сейчас лицо каперанга, прогнала сомнение Бурлаки. Он понял: Марченко посвящает борьбе всего себя без остатка, он чувствует огромную личную ответственность за людей, чей труд и безопасность бережет.

— Перед тем как отправиться к Гречко, я звонил в больницу, где лежит товарищ, раненный при охране бюро, — немного успокоившись, сказал Марченко. — Он сейчас в тяжелом состоянии, но жить будет. Так врач меня заверил. Представим к ордену, наградной лист я подписал.

«Сейчас, когда каждая минута на учете, каперанг не забыл осведомиться о судьбе раненого и подумал о том, чтобы достойно отметить его храбрость», — мелькнуло в голове Бурлаки.

— Но Милетина не вернешь! Не вернешь! — горькие ноты зазвучали в голосе Марченко. — За него можно только отомстить… И отомстим… Понятно, как действовать?

— Понятно, товарищ капитан первого ранга.

— За резкость на меня не обижайся. Хочу, чтобы ты понял: противники у тебя не лыком шиты. Смените, дорогой товарищ лейтенант, гнев на милость.

— Простите меня, Георгий Николаевич, — тихо сказал Бурлака.

— Э, пустяки. Сам когда-то таким был. Учили и меня, да только по-другому — пулями. От такой учебы тебя охраняю. Ну, — все. Можешь итти. Условьтесь с Нефедовой о встрече.

— Слушаюсь, товарищ капитан первого ранта.

— До свидания, — сказал Марченко и улыбнулся своим невоенным словам.

Отпустив Бурлаку, он стал просматривать телефонограммы, донесения работников, направленных по следам убийцы Милетина. Обыск в квартире старика, произведенный самим капитаном первого ранга, беседы с людьми, которые могли обратить внимание на одинокого человека, проходившего рано утром в районе дома Милетина, дали возможность, правда не очень уверенно, предполагать, в каком направлении скрылся убийца. Капитан первого ранга верил: его подчиненные не позволят врагу уйти далеко.

Происшествие на дороге возле кургана изменило положение. Контрразведка получила новые ценные сведения, и Марченко быстро ими воспользовался. Однако каперанг учитывал, что, потеряв записку и предполагая, что она могла попасть в чужие руки, преступник может не явиться на место встречи в парк. Поэтому Марченко не снимал с выполнения задания и вторую группу, выслеживавшую преступника независимо от Бурлаки.

Руководил этой группой Терентьев — контрразведчик, который нашел записку у кургана. Почти в то самое время, когда капитан первого ранга и Бурлака обсуждали, как быть дальше, Терентьев беседовал с трамвайным диспетчером. Войдя в тесную комнату, он протянул служебное удостоверение пожилому человеку с длинными, свисающими вниз «запорожскими» усами.

Диспетчер долго рассматривал красную книжечку, а потом привычным движением расправил усы.

— Меня Петрушко звать, Гаврила Степаныч, прошу любить и жаловать. Садитесь, говорите, чем полезен буду.

— Мне, Гаврила Степаныч, нужно расписание движения трамваев по двадцать девятому маршруту.

— Пожалуйста, это мы сейчас, — диспетчер порылся в стопке бумажек, лежащей на столе, достал нужную. — Вот оно.

Терентьев записал несколько цифр себе в блокнот.

— С тринадцати сорока пяти до четырнадцати часов сорока минут на остановке «улица Полевая» побывало три вагона?

— Совершенно справедливо, — подтвердил Петрушко.

— Где они теперь?

Петрушко самодовольно погладил усы.

— До точности могу указать. У нас, как на железной дороге: график — закон. — Гаврила Степаныч взял у Терентьева расписание, повел по нему толстым пальцем с пожелтевшим от табака ногтем. — Вагон номер двадцать два семнадцать недавно вышел отсюда, приближается к остановке «Ярмарочная площадь». Вагон одиннадцать сорок три — к остановке «улица Толстого». Пятьдесят ноль семь идет по Адмиральской. Проверяйте не проверяйте, так и есть.

— Скоро приедут сюда?

— Это тоже без запинки отвечу. Через тридцать две минуты — один, через двадцать — другой и через одиннадцать — третий.

— Ладно, спасибо. А скажите, бригады на них не менялись?

— Чего им меняться? — удивился Петрушко. — Кондукторы и вагоновожатые те же, что с утра.

— Я подожду их, побеседовать надо.

Петрушко погладил правый ус, искоса глянул на Терентьева и нерешительно сказал:

— Вы меня извините, товарищ Терентьев, спросить вас хочу.

— Пожалуйста, что за церемонии.

— Случаем, не хулиганов ищете, которые гражданина избили?

— Хулиганов? Нет. А почему вы про них вспомнили?

— Так просто, извиняюсь, тут у нас странное происшествие.

— Рассказывайте, рассказывайте, люблю про странные происшествия слушать, — улыбнулся Терентьев.

— Тома Бахелова говорила: к ней в вагон пассажир сел, весь избитый, в крови, хулиганы на него напали и поколотили. Тома в милицию заявить посоветовала, он сначала отказывался, а потом согласился, с трамвая сошел. Сойти сошел, а когда поехали, Тома на него глянула и видит — не идет он в милицию, ждет чего-то.

— Чего же он ждет? — спросил Терентьев, не пропустивший ни слова из рассказа Петрушко.