Когда магия покидает мир

Всё так и есть. Он и с места не сдвинулся. Будто прирос. Мимо люди шли и в одну сторону, и в другую. Кто-то ругался, задевая неловкого мальчишку локтем или плечом. Эйнард не глядел по сторонам, он сейчас одного только Мэйвина видел.

– Ты чего? Я же сказал, пошли!

Мэйвин вернулся. Он рассержен был и очень зол, и всё равно заставил себя сдержаться. Его состояние выдал не голос, а движение, с каким Мэйвин схватил Эйнарда за локоть и подтолкнул вперёд.

– Не надо! Не надо меня…

Эйнард высвободился одним рывком, отступил, глядя на Мэйвина снизу.

– Это как понимать вообще?

Эйнард не ответил, стоял от Мэйвина в стороне, так, чтоб тот не мог до него дотянуться, не сделав ни шага.

– Я не раб ваш и не слуга…

– Эйнард, Господи, что ты мелешь?! – Мэйвин всё же шагнул ему навстречу, и Эйнард снова попятился, отступая ещё больше.

– И даже если мама моя всего лишь нищая и побирушка… – выдохнул, вызывающе вскидывая подбородок. – Я должен был знать… Всю правду знать с самого начала!

– Сейчас нет времени на все эти разговоры. Ты сам видел, что случилось с Кревисом…

– Вот и надо было разогнать их всех своей магией! – крикнул Эйнард в лицо Мэйвину. – Так же, как там, в деревне… А не сматываться теперь… не врать…

Вторая пощёчина получилась на этот раз неожиданной для них обоих. Мэйвин одного лишь хотел: заставить его замолчать. Как он смеет обвинять, упрекать хоть в чём-то? И ещё так открыто говорить о магии? Вон, уже и люди оборачиваться начали. Их в последние дни при слове «маг» трясти прямо начинает.

– Пойдём, в этом городе опасно оставаться.

Мэйвин примиряюще тон сбавил с приказного на почти виноватый, оправдывающийся. Но Эйнард будто не заметил этой уступки, стоял, держась за щеку ладонью. Головой медленно покачал вправо-влево.

– Не-а… Сами идите! А я… я не хочу. Не хочу больше с вами… Никуда не хочу! – говоря, он отступал всё больше и больше, пока не натолкнулся спиной на прохожего, какого-то богатого вельможу или даже дворянина. Ругань последнего их обоих как отрезвила.

– Держите мальчика! – крикнул Мэйвин, понимая, что сейчас будет. Но Эйнард увернулся, бросился по улице со всей своей мальчишеской прытью.

– Что, очередной воришка? – со смехом спросил дворянин, плащом из дорогого сукна прикрывая серебряную витую рукоять меча.

– Хуже! – отозвался Мэйвин, отворачиваясь. В подробности и объяснения он вдаваться не стал.

Г Л А В А 5

Ну и где ловить его теперь прикажете, этого маленького паршивца? И как? Знакомых в городе у него никого, к кому бы он мог отправиться, поэтому и искать его как, не придумаешь. Был бы он Обращённым, магия бы помогла, и твоим учеником он тоже до конца так и не является, и значит, той обычной прочной связи между вами нет. И ни связаться мысленно, ни попросить, ни приказать, тем более.

А Ангус до сих пор в городе. Его сила, подпитанная ещё одной человеческой жизнью, чувствуется довольно явно, это сила последнего, оставшегося в Аннбурге мага, и она мешает улавливать слабо проявляющуюся силу мальчишки. Не поймёшь даже, далеко он или близко. Какие эмоции и мысли им сейчас двигают? Ну, злость – это точно!

Да, не стоило, наверное, с ним так. Эти слова о его матери. Ведь неправда это всё, по большому счёту. Не бродяжка она была и не нищенка, хоть и жила последние месяцы своей жизни хуже некуда.

Но и он тоже хорош. На монаха кинулся! Уж никак не мозгами думал. Это хорошо ещё, что отпустили без всякого подозрения в ереси. Хорошо, что и народ вокруг на расправу не кинулся. Кревис, бедняга, взял на себя и ярость всю, и огонь. Упокой, Господи, душу его.

Кревис, Кревис, и почему ты знака мне никакого не подал? Не хотел, чтоб я вмешивался? Ни магии не применил, ни клич не подал.

Мэйвин аж остановился, прямо как шёл, так и встал посреди улицы.

«Ведь это ж он из-за мальчишки! Из-за Эйнарда, наследника нашего. Чтоб не бросился я спасать сдуру и не притащил и его за собой. Чтоб уйти мы могли из города спокойно».

Собой пожертвовал ради наследника, жизнью своей. Кревис, старый ты дурень! Ты до конца верил в то, что Эйнард будет когда-то нашим королём. Ты убить себя позволил толпе этой безмозглой, чтоб только мы уйти смогли.

«И как же я теперь смею бросить этого дуралея? Это после всего-то?! Я найду его, Кревис, найду обязательно! Уважу твою последнюю волю, но не оставлю мальчишку без помощи и защиты».

__________________

Это ж было ясно с самого начала! Что я ничто для него. Что мама моя никогда не была его дочерью, а я – внуком.

Он потому и не любил меня никогда. От него никогда похвалы не дождёшься. Хоть в лепёшку расшибись. Одни упрёки и недовольство. Конечно, как он сам сказал: «Мой слуга и раб». Ни внук, ни племянник, ни, тем более, ученик. А раб! Хорошенькое дельце, ничего не скажешь.

Ну и ладно! Ну и подумаешь! Видели мы таких… Но бить я себя больше не позволю. Никому не позволю!

Пускай мама моя и была нищенкой, это ещё не значит, что ко мне можно относиться как к недоумку. Как к «слабому на голову», так, кажется, сам дед Мэйвин сказал.

Он потому и не учил меня ничему дельному. Какие-то простейшие заклинания, а там, где нужна чистая полная магия, он требует «не лениться сосредотачивать свою волю и свою силу». Но я же не маг! Это магу легко применять силу, ему и заклинания учить ни к чему, захотел – и сделал. Одним движением пальца.

Вот почему он не хочет меня обращать? Ни разу про это не говорил. А вот дядя Кревис…

Да и с ним, вон, тоже! Его эти монахи арестовали, такой погром в доме устроили, и книги… книги все… Столько книг – всё в огонь! А деда что? Он ничего – ничегошеньки! – не сделал. Ни другу своему помочь, ни разогнать всех этих… Он смог бы, чего ему стоит? Пожар устроить, как тогда в посёлке. Или ураган сотворить. Так нет же! Струсил! Испугался! За себя испугался!

Даже суда над дядей Кревисом ждать не захотел. Бежать опять! Снова сматываться? Да сколько ж можно уже бегать?! По всему королевству уже побегали. Хватит! Больше я никуда не хочу бежать. Я здесь останусь, в Аннбурге в этом. Проживу как-нибудь, не маленький уже. А там, может, и дядю Кревиса отпустят. К нему попрошусь. Помогать и учиться. Он же даремскому наречию учить начинал, и почерку каллиграфическому тоже.

Он не прогонит, по крайней мере, не должен. Он с самого начала ко мне хорошо относился. И не ругал ни разу. Даже тогда, когда я чернильницу его любимую разбил, растяпа.