Когда мир изменился
Шрифт:
— Или не-времени. Может, пространства. Не знаю, не спрашивай пока. В общем, потом все эти штуки кончились, и я горы увидала. Горы как горы, старые, со льдами. Вулканы кой-где имеются. И на них-то мы и опустились. Ты был, — она зарумянилась, — словно во сне, но прежний ты. Как я тебя всегда помнила. Без… без примесей.
— Каких ещё примесей?!
Драконица избегала его взгляда.
— Тьма… — наконец прошептала она.
— Тьма? Вот ещё, что ж это за «примесь»?
— Есть тьма — и тьма, — она прикусила губу, брови изломились. — Даже нет, тьма,
Он покачал головой. Память играла с ним в прятки — высовывалась и вновь исчезала, имена без образа и образы без имён.
— Та ипостась великой Тьмы, что есть чистое разрушение.
— Разрушитель… — вдруг вспомнил он. — Так меня звали…
Аэсоннэ вздохнула, коснулась его лба прохладными невесомыми пальчиками, такими обманчиво-нежными.
— Разрушитель — это просто орудие, — сказала наконец, словно утешая тяжело больного. — Топор дровосека. Он свалит дерево, но обогреет семью. А та тьма, о которой я — это совсем иное. Это жажда рубить просто для удовольствия.
Он поморщился. Память тасовала яркие картинки, ни на одной не останавливаясь. Академия Высокого Волшебства и девушка по имени Атлика. Гора с названием Пик Судеб и ходячие мертвецы в её подземельях.
Кажется, он умер тогда.
— Я никогда не… рубил для удовольствия.
— Нам это кажется, и мне, и тебе. Дракон не рождается без жажды воплотиться драконом, некромант не овладевает искусством без тяги к запретному, к разрушению основ, к тому, чтобы бросать вызов — просто ради того, чтобы его бросать.
Тот, кого некогда звали Фессом, Неясытью, Кэром Лаэдой устало прикрыл глаза.
— Аэ… Давай не будем философствовать. Под нами камень, над нами небо. Этого, мне кажется, вполне достаточно. Нас зашвырнуло в какой-то из дальних миров Сущего; давай поймём, где мы, да и в дорогу.
— В дорогу? — она вскинула обжигающий взгляд. — Куда? В какую дорогу?
— Неважно, в какую, лишь бы отсюда.
— Хорошо, — послушно склонила голову драконица. — Полежи ещё немного, — и осторожно опустила всю ладонь ему на грудь, туда, где сердце.
Он ощущал все бугорки и мозоли на её руке; Аэсоннэ щедро делилась с ним своей собственной силой.
— Сейчас… — она раскачивалась, прикрыв глаза. — Сейчас… а потом поешь, только обязательно… я ж тебе говорила…
Кровь веселее бежала по жилам; беспечно перекликались какие-то птицы, поднявшиеся высоко, почти к вечным снегам. Жизнь — жизнь повсюду, молодая, жадная, жестокая; где в ней твоё место, некромант?
— Мы отыщем его, — посулила драконица.
— Читаешь меня? — он слегка свёл брови.
— Только чтобы помочь.
Она помогала. Становилось уже почти жарко, леденящая слабость поспешно отступала.
— Садись, — Аэ протянула руку. — Садись и ешь.
Перед некромантом появилась основательно прожаренная нога некоего копытного, надо понимать — того же козла, кому некогда принадлежала и прикрывавшая Фесса шкура.
— Пропекла
в собственном огне, — гордо объявила драконица. — И травок натолкала, какие нашла. Вот… лук дикий дудчатый, лук медвежий… что нашла поблизости… ты ешь, ешь, на меня не гляди.Он впился зубами в хрустящую корочку. Как у этой девчонки получается так запечь целую часть туши?..
— Ешь, ешь, — только и приговаривала она.
…В сторону полетела дочиста обглоданная кость.
Они спускались с гор, диких, заросших, безлюдных. Аэсоннэ, тихая и неожиданно присмиревшая, послушно шагала следом, даже не пытаясь принять свой истинный вид и взлететь. Некромант кое-как обмотал чресла шкурой — драконица, по её словам, «пару разочков на неё пыхнула», во всяком случае, кожа была сухой.
Но, кроме этого, у них ничего не было. Одежда Аэ, сотворённая магией — только для неё самой, с ним она поделиться при всём желании не сможет.
Хотя сила здесь была. Да, была, и немало. «Горькая», по выражению драконицы. «Горькая» и странная. Она не давалась, ускользала, обманывала.
Он попытался было пустить в ход несложные чары, с готовностью подсунутые памятью — его первый экзамен в Академии Ордоса, вопрос, заданный мастером Воды, «малый каскад иллюзий на триста саженей», простые жесты, которыми он, помогая себе, придавал форму свободнотекущей силе…
Сила вырывалась, словно гибкая и сильная водяная змея, вдобавок донельзя скользкая. Норовистая, она словно обладала собственной волей, и отнюдь не рвалась выстраивать какие-то там живые картинки непонятно для кого.
— Аэ, как тебе удаётся…
— Драконы вбирают силу, как дышат, — чуть виновато пояснила та. — Однако здесь… здесь очень трудно дышать. Словно на высоте. Или под водой.
— Но ты летаешь, можешь сменить облик — так?
— Могу. Но с куда большим трудом, чем там, дома, в Эвиале.
В Эвиале…
Словно отозвалось гулким эхом, взламывая пласты беспамятства. Северный Клык, угрюмая одинокая башня, старик — старик Парри, мастер рунной магии, вручивший будущему некроманту кольцо-пропуск и отправивший его в славный град Ордос…
Немного поколебавшись, некромант выломал себе добрый можжевеловый посох. С чарами пока не очень, кто знает, уж не ожило ли старое-недоброе «правило одного дара»?
И точно — тело повиновалось куда лучше чар. Посох послушно проделал шипящую мельницу, закрутился в восьмёрках, верхних и нижних петлях, словно стараясь убедить — меня используй, хозяин, меня!..
Ели вздымались всё выше, всё теснее — горный лес надвинулся на странников, зажурчал невидимыми ручьями, раскинул под ногами мягкий ковёр из опавшей хвои; здесь была весна, весна молодая и дружная.
Но выше по склону каким-то образом успел взойти не только медвежий лук.
— Всё знакомо, — раздалось за спиной. Аэ шагала, постоянно озираясь. — Ёлки, как у нас в Эгесте. А вот это — пихты. Они тепло любят вообще-то — а рядом с ними лиственницы, этим, наоборот, холод подавай. Они вместе вообще-то редко растут…