Когда молчит совесть
Шрифт:
Вугар сидел в последних рядах и поначалу спокойно слушал споры и обвинения, сыпавшиеся на его голову. Но под конец не выдержал, начал волноваться. Сторонники Бадирбейли пошли в наступление широким фронтом. Они со всех сторон обкладывали его диссертацию динамитом — вот-вот взорвется и взлетит в воздух. Если немедленно не выступить, не привести веские доказательства своей правоты, логически не опровергнуть ложные утверждения, еще кое-кто из членов совета может присоединиться. Вугар с тревогой посмотрел на Гюнашли. Профессор был спокоен. Подперев кулаком подбородок, он не сводил грустного, задумчивого взгляда с наглого и торжествующего лица Бадирбейли. Казалось, все, что говорилось, не имело
…В 1941 году Сохраб Гюнашли работал в Академии наук. С первых дней войны группе видных химиков, в которую вошел и Сохраб, было предложено временно прекратить научно-теоретические исследования и заняться решением конкретных задач, необходимых для нужд фронта. Эти годы сливались в один длинный, исполненный бесконечного труда день…
Окончилась война. Тут бы и передохнуть! Но не такой характер у Сохраба Гюнашли. И снова день и ночь работа… Появились реактивные двигатели, которые требовали высококачественного горючего, не закипающего при высоких температурах, не замерзающего на морозе, не дающего осадков и коррозии. Все химики страны трудились над решением этой проблемы. Гюнашли первым изобрел такое горючее. Положив в основу его изобретение, в Баку начали строить завод. Уже близки были к завершению монтажно-сборочные работы, как в Азербайджане грянули небывалые морозы. Целую неделю бушевала метель, засыпая снегом дороги, тротуары, улицы. В городе остановилось движение. Аппараты на недостроенном заводе покрылись ледяной коркой, в трубах замерзали растворы…
Однажды, когда рабочий день уже шел к концу, в кабинете Сохраба зазвонил телефон:
— В десять вечера явиться к управляющему объединенного заводоуправления товарищу Бадирбейли!
Гюнашли встревожился, однако на работе никому не сказал ни слова. И дома, готовясь к встрече с управляющим, молчал, стараясь ничем не выдать волнения. На расспросы жены отвечал, что устал, разболелась голова. Время приближалось к десяти, он собрался ехать. Мархамат попыталась удержать его.
— Ты болен, — говорила она. — На дворе метель. Можно ли так не беречь себя?
Не слушая ее уговоров, Сохраб продолжал одеваться, и она не стала настаивать, — с тех пор как начали строить завод, Сохраб постоянно выезжал ночью на стройку. Он и сам затруднился бы сказать, когда ему в последний раз удалось нормально поспать.
Кабинет управляющего больше походил на музей, чем на служебное помещение. С потолка, разукрашенного золотым орнаментом, свисала бронзовая люстра, такая тяжелая, что казалось, она вот-вот рухнет и увлечет за собой весь позолоченный потолок. На сверкающем паркетном полу пестрели пушистые ковры. Белые шелковые занавеси, напоминающие пенящиеся волны, складками ниспадали с потолка до пола, закрывая высокие окна. Где-то в глубине кабинета расположился огромный письменный стол. Среди множества белых и черных телефонных аппаратов и массивного письменного прибора еле виднелась маленькая лысеющая голова. Невзрачная, щуплая фигурка управляющего представляла разительный контраст с тяжеловесной роскошью кабинета.
Нерешительно ступив на ковер, Гюнашли подошел к столу и приветливо поздоровался с управляющим. Но тот даже не поднял головы и не взглянул на Сохраба.
— Прошу, — сухо бросил Бадирбейли, указывая на стул. После длительной и томительной паузы нехотя спросил: — Как идут дела на заводе?
Гюнашли придвинул стул и сел. Стараясь казаться спокойным, негромко ответил:
— Строительные работы еще продолжаются, товарищ Бадирбейли.
— Почему?
— Не
смогли закончить в установленные сроки.— Причина?
— Причин много, и одна из них — небывалые холода.
У Бадирбейли задергалась и задрожала щека.
— Неуважительная причина! — Он повысил голос, в котором зазвучали повелительные нотки: — Убогая фантазия! Сочинять небылицы тоже надо умело. Как это может зима помешать сдаче завода в назначенный срок?
— Вы правы, товарищ Бадирбейли. Сочинять небылицы не умею, а потому говорю сущую правду. Не предусмотрена изоляция установок.
— Кто, по-вашему, должен это предусматривать?
— Проектировщики, главный инженер, технический персонал.
Управляющий ехидно улыбнулся.
— Как легко перекладывать вину на других! — Швырнув карандаш на стол, он выпрямился, его колючие глазки впились в Сохраба. — Нам все известно! Все досконально! — крикнул он прокурорским тоном. — Ухищрения врага!..
Гюнашли с первых же слов управляющего был готов ко всему и потому ответил спокойно, с достоинством:
— Я этого утверждать не могу.
— Конечно! — Управляющий вспылил, в уголках рта выступила желтоватая пена. — Обманывать государство, бросать на ветер миллионы, обречь сотни рабочих на никому не нужный труд — все это, по-вашему, ерунда, не так ли?
— Рано, товарищ Бадирбейли, выносить столь суровый приговор. Мы не теряем надежду сдать завод в эксплуатацию в самое ближайшее время.
— Они не теряют надежду! — с издевкой кричал Бадирбейли, сузив разгневанные глазки. — Афера, авантюра! Ваши труды не могут увенчаться успехом! Зарубите себе на носу!
— Я не аферист и не авантюрист, товарищ управляющий. Я ученый…
— Повторяю: нам все известно! — В узких зрачках Бадирбейли вспыхнули злобные искры. — Почему, я смею вас спросить, вы скрыли свое прошлое? неожиданно понизив голос, спросил он.
По телу Гюнашли пробежала холодная дрожь.
— Я? — только и мог спросить он.
— Да, вы, вы! Где ваш отец?
Гюнашли вздохнул, и Бадирбейли, не дожидаясь ответа, торжествующе произнес:
— В краях весьма отдаленных! И нам этого хорошо известно.
Сохраб молчал. Кому понадобилось вытащить на свет дело одиннадцатилетней давности, бередить старые раны? Ведь во время войны они несколько лет работали вместе с Бадирбейли в Государственной комиссии по обороне Баку, и Башир прекрасно знал его биографию. Какую цель сегодня преследует этот человек?
— Могу сказать одно: несчастье, случившееся с моим отцом, не имело влияния на мои убеждения. Никогда. Всей своей жизнью и работой я старался приносить пользу нашему государству.
— «Польза»… — Бадирбейли брезгливо поморщился. — О какой пользе вы говорите? Угробить государственные миллионы, ввести в заблуждение людей уж не эту ли пользу вы имеете в виду? — Он ярился все сильнее. — Вы — враг, надевший личину друга. Мстите за отца. Но, повторяю, ваша афера не может увенчаться успехом! Мы сумеем вовремя сорвать маску с вашей грязной физиономии.
Сохраб потерял терпение. Слово «месть» хлестнуло больнее прочих оскорблений. Он поднялся во весь рост, стукнул кулаком по столу, в бешенстве крикнул:
— Вы не смеете порочить честных людей!
— Вспомните, где находитесь и с кем разговариваете! — угрожающе крикнул Бадирбейли.
Гюнашли опустился на стул. Нет, он не успокоится, пока не выскажет всего, что накопилось у него на душе.
— Если бы я, уважаемый управляющий, как вы утверждаете, хотел отомстить за отца, я бы сделал это в тяжелую годину войны. Но вы знаете, как я работал. Видели. Мы вместе с вами трудились в ответственнейшей комиссии по обороне нашего города. В этой комиссии были самые доверенные люди.