Когда море отступает

Здесь каждое слово что-то значило. Они видели бесконечно желанную улыбку солдата, который, наверно, так хорошо улыбался при жизни, всеми своими ямочками, как Жак, — солдата, за благополучное возвращение которого эти славные люди, конечно, отдали бы «все на свете и еще что-нибудь впридачу». Вот он отворяет «дверь родного дома». Отворяет и улыбается… Нет! Никогда уже private Дени не отворит, улыбаясь, дверь прошлого…

Английские надписи с обиходным их языком казались более земными. Даже здесь канадские англичане и канадские французы были разобщены, но здесь они поменялись характерами: англичан принято считать неприступными, французов — более покладистыми, а после смерти и те и другие пошли на уступки — англичане отбросили чопорность и надменность, а французские их друзья, напротив, стали строже:

ОН УМЕР ЗА РОДИНУ ГОСПОДИ! ПРИИМИ ДУХ ЕГО С МИРОМ

Великолепные в последнем своем расцвете розы здесь тоже были разные: пурпурные, фиолетовые, чайные, золотистые, бледно-розовые, трепетно-белые, холодно-белые, сернисто-желтые… Время от времени какой-нибудь цветок со вздохом ронял лепестки.

Абель и Валерия продвигались вперед так, как будто они вязали или шили — стежок за стежком, петля за петлей, ряд за рядом.

Валерия шла по той же тропинке, в нескольких шагах от Абеля, — так в кошмарном сне идешь, идешь и все никак не можешь догнать вожатого. Шла она, держа голову прямо, и голос ее неприятно прозвучал в тишине:

— Мне нехорошо. Но я пойду дальше.

— Может быть, хотите вернуться?

— Нет, я дойду до конца.

Она показала на дальнюю стену. Чтобы дойти до нее, нужно было потратить несколько часов. Еле передвигая ноги, она наконец поровнялась с Абелем. Широким движением руки она обвела кладбище, как бы желая воскресить весь сонм человеческих мук, который прежде ей и не снился, а затем несколько раз ударила себя в грудь.

Абель пошел вперед. Легкий ветерок играл с осыпавшимися лепестками. Внезапно Абель окаменел. Валерия услышала его рев — рев раненого зверя, и, выглянув из-за спины неподвижного великана, прочла:

PRIVATE МЕЗОННЕВСКОГО ПОЛКА Ж. ЛЕКЛЕРК УБИТ 3 ИЮЛЯ 1944 21 ГОДА

Абель не мог оторвать глаз от плиты, выкрикивавшей его фамилию. Валерия, охваченная сверхъестественным ужасом, коснулась Абеля кончиками пальцев. Через ограду перелетела веселая стая скворцов.

— Я и не подозревал о существовании этого Леклерка, — пробормотал Абель.

Валерия легонько подтолкнула его. Он не пошевелился. С ним рядом стоял Жак и смотрел на его могилу. Наконец Абель двинулся. Они обошли кругом могилу Ж. Леклерка — вне всякого сомнения, Жоржа — и добрались до пятого ряда. Шахматный порядок был нарушен. На первой плите они прочли надпись:

LET US NOT FORGET HE DIED THAT OTHERS MICHT LIVE IN PEACE FREE FROM FEAR

— Официальный ответ на знаменитый вопрос, — как бы говоря сам с собой, произнес Абель.

Абель не любил веских доводов. Веские доводы были и у Карфагена. И у Дария. Оказывается, он шел по кладбищу персов. От смещения времени у него закружилась голова, и он споткнулся. Нет! Он не может на этом успокоиться. Он не может удовольствоваться этой нехитрой защитной реакцией. Free from fear. Его задело за живое.

Не забудем, что он погиб ради того, чтобы другие могли жить в мире, свободные от страха…

Что это? Слова? Words, words, words? Или простая истина, потускневшая от долгого употребления? В белую сонату надмогильных плит вплелся человеческий мотив: free from fear. То был трепет свободы, ее шепот, ее дружеский, родственный голос: free from fear. Абель снова подумал о нем, то есть о Леклерке, лежавшем неподалеку, о Леклерке, погибшем ради того, чтобы другие были свободны от страха. Может быть, это и так. Жоржу Леклерку был двадцать один год. «Обо мне написали бы — девятнадцати». Ж. Леклерк мог бы быть его старшим братом, которого ему так не хватало в жизни. Жорж…

— Идемте, Абель, идемте.

Вместе с ними шел Жак. Под сенью башен молчания, охраняемых незримой стражей, переворачивались страницы каменной книги:

22 лет 21 года 19 лет 25 лет 27 лет 18 лет 19 лет…

Летали пчелы, опьяненные соком роз.

22 лет 23 лет 20 лет 19 лет 19 лет…

TO ONE WHO DIED BEFORE HE HAD A CHANCE TO LIVE. [42]

Но ведь никто из них не успел насладиться жизнью!

42

Тем, кто умер, не успев насладиться жизнью (англ.).

Начался танец камней. Валерия опять замешкалась; Абель был уже в другом ряду, в нескольких шагах от нее. Жак шел между ними; руки у него висели как плети; при жизни точно такое выражение лица бывало у него, когда он скучал.

— Валерия! — твердым голосом сказал Абель. — Идите и садитесь в машину — это будет самое благоразумное.

— Нет, я пойду дальше.

Упряма как бык! Настоящая канадка!

Плиты, кленовые листья. Во рту — отбрасывающий в детство вкус сагенейского сахара, кленового сахара, светло-коричневого, зернистого, крепкого, хрустящего, отлитого в форму листа. Абель проглотил слюну.

20 лет — в возрасте Жака, 19 лет — в возрасте Абеля, 26 лет, 24 лет, 20 лет — в возрасте Жака.

Могилы настраивались под сурдину в басовом ключе. По мере приближения к общему памятнику Валерия замедляла шаг.

СЕРЖАНТ ШОДЬЕРСКОГО ПОЛКА КЛОД БЕНЖАМЕН

Бенжамен! Сердитый сержант! Тот самый, который так ласково меня встретил, когда я наконец догнал свой отряд! Он присутствовал при гибели Жака. «Вперед! Вперед! Никому не оказывать помощи!» Так вот вы где, сержант!.. Это вам в наказание за то, что вы были такая скотина!.. УПОКОЙ, ГОСПОДИ, ЕГО ДУШУ… Да! К этой просьбе я присоединяюсь. Пусть он заодно успокоит и мою, если только она у меня есть…

От зноя над лужайками трепетали хрупкие колонны голубого воздуха… Словно хор крестьян торжественно поет под землей… Мирная жизнь была не так тяжела для Абеля, когда путаница дорожек приводила их к лесистым оврагам. Она давила его в центре кладбища, на солнцепеке.

В песнопениях мертвецов нельзя было разобрать ни единого слова. Голубые пихты им вторили. Зазвонили колокола, из отдаленного слитного гудения моторов выделилось стаккато трактора… НЕ GAVE HIS LIFE FOR WORLD FREEDOM… Свобода для всего мира… FREE FROM FEAR. WORDS, WORDS, WORDS. «Лицедейство и тлен…» Нет! Нет! Это невозможно! Все на свете не может быть дохлым зайчишкой! Нет! Нет! Нет! Все на свете не может быть только пустыми словами! Иначе, милый друг Абель, ложись в землю, ложись поглубже, а сверху тебя придавят плитой! Free from fear! Доля истины в этом есть! Должна же быть в этом доля истины! Если это и не истина, то это должно стать истиной! Нужно добиться того, чтобы это стало наконец истиной! И это ты должен добиться. Ты! Ты!

Я.

Без посторонней помощи.

Так же, как Последний.

Абель заблудился в этой шаткой геометрии. В ушах у него звенело, сердце стучало в одном ритме с трактором. For world freedom — это что-то зыбкое! Но free from fear — это да! Yes. Да. Возможно. «Ja». А? Кто это сказал «Ja»? Где они, те, что пришли сюда пропеть «Ja»? Они не здесь. Они на другом кладбище. Нельзя же в самом деле хоронить убийц рядом с убитыми…

Фобер. Массон. Робер. 27 лет 24 лет 18 лет 20 лет — в возрасте Жака 19 лет — в возрасте Абеля 19 лет — в возрасте Абеля 19 лет — в возрасте Абеля…