КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ
Шрифт:
– Вы хотите сказать, что… что знаете его?
– Нет, я его не знать, но знать, кто он. Вам нужен Ян Чень, сир?
– Нет-нет. Не он сам. Просто его имя случайно всплыло в разговоре. Вообще это не важно.
До конца поездки я больше не проронил ни слова. Мы петляли по совершенно неизвестным мне маленьким улочкам, и к тому времени, когда машина остановилась в каком-то тихом проулке, я полностью потерял представление о том, где нахожусь.
Молодой человек открыл дверцу и вручил мне мой чемодан.
– Вон тот магазин, – указал он. – Где фонограф.
На противоположной стороне улицы находился маленький
Простите, вы не могли бы немного подождать?
Молодой человек удивился.
– Леди Медхэрст велеть только доставить вас сюда.
– Да, конечно, но это моя личная просьба. Я попросил бы вас задержаться совсем ненадолго, на тот случай, если возникнет нужда в ваших дальнейших услугах. Разумеется, вы можете больше и не понадобиться, но – на всякий случай. Вот. – Я полез в карман и достал несколько банкнот. – Я оплачу потерянное вами время.
Лицо молодого человека вспыхнуло гневом, он отвернулся от денег так, словно я предложил ему нечто отвратительное. С сердитым выражением лица усевшись за руль, он с треском захлопнул дверцу.
Я понял, что допустил ошибку, но мне было не до церемоний. К тому же, несмотря на весь свой гнев, мотора шофер заводить не стал. Сунув деньги обратно в карман и подхватив чемодан, я поспешил на другую сторону улицы.
Магазинчик был крошечным и захламленным. Солнце лилось через стекло витрины, но странным образом освещало лишь несколько пыльных островков. С одной стороны стояло пианино с пожелтевшими клавишами, на подставке для нот были выставлены граммофонные пластинки без конвертов. На пластинках виднелась не только пыль, но и паутина. Странные лоскуты толстого бархата – по виду они напоминали обрезки театрального занавеса – были развешаны на стенах вперемешку с фотографиями оперных певцов, балетных танцовщиков и танцовщиц. Я ожидал увидеть Сару, но единственным человеком в комнате оказался сидевший за прилавком тщедушный европеец с острой темной бородкой.
– Добрый день, – поприветствовал он меня с немецким акцентом, оторвавшись от лежавшей перед ним бухгалтерской книги. Потом, смерив меня взглядом с головы до ног, спросил: – Вы англичанин?
– Да. Добрый день.
– У нас есть несколько английских пластинок. Например, «Только тебя я вижу» в исполнении Мими Джонсон. Не желаете?
Что-то в его интонации наводило на мысль: это первая часть условного кода. Но сколько ни шарил я в закоулках собственной памяти в поисках пароля или ключевой фразы, которую Сара могла мне сообщить, ничего подходящего гам не находил. В конце концов я сказал:
– У меня здесь, в Шанхае, нет фонографа. Но я очень люблю Мими Джонсон. Однажды, несколько ли назад, я даже был на ее концерте в Лондоне.
– Неужели? Да, Мими Джонсон…
У меня складывалось отчетливое ощущение, что мой ответ ею озадачил, поэтому я добавил:
– Послушайте, моя фамилия Бэнкс. Кристофер Бэнкс.
– Бэнкс. Мистер Бэнкс. – Мужчина повторил
мое имя безо всякого выражения. – Если вы любите «Только тебя я вижу» в исполнении Мими Джонсон, я могу поставить для вас эту пластинку. Пожалуйста.Он стал копаться под прилавком, а я, воспользовавшись случаем, оглянулся и сквозь витринное стекло увидел, что двое рикш продолжали болтать и смеяться, а молодой человек все еще сидел в машине. Это меня обрадовало, потому что я уже начал сомневаться, не произошло ли какой-нибудь чудовищной ошибки. В этот момент помещение заполнили мелодичные томные звуки джазового оркестра. Запела Мими Джонсон, и я вспомнил, каким бешеным успехом пользовалась эта песенка несколько лет назад в лондонских клубах.
Через несколько минут до меня дошло, что тщедушный мужчина указывает куда-то в глубину помещения, где висела тяжелая темная портьера. Только теперь я заметил, что за ней скрывался дверной проем. Отодвинув портьеру, я очутился во внутренней комнате.
Сара в легком пальто и шляпе сидела на деревянном сундуке. В ее мундштуке дымилась сигарета, и комната размером с платяной шкаф уже плавала в дыму. Повсюду лежали стопки граммофонных пластинок и непереплетенных нот, сложенных в разнокалиберные ящики и коробки из-под чая. Окна в комнате не было, но я заметил заднюю дверь, ведущую на улицу. Дверь была немного приоткрыта.
– Ну, вот и я. У меня с собой всего один чемодан, как вы велели. Зато у вас, как вижу, целых три.
– В одном у меня только Этельберт – мой плюшевый мишка. Он путешествовал со мной, начиная с… да практически всегда. Глупо, правда?
– Глупо? Вовсе нет.
– Когда мы с Сесилом отправлялись сюда, я совершила большую ошибку, упаковав Этельберта вместе с кучей других вещей: по приезде, открыв чемодан, я увидела, что у нею отвалилась лапа. Я нашла ее в дальнем углу внутри домашней туфли. Поэтому на сей раз, пожертвовав несколькими тряпками – одной больше, одной меньше – какая разница, – поместила его в отдельный чемодан. Это и впрямь глупо.
– Нет-нет. Я прекрасно вас понимаю. Это же Этельберт.
Сара аккуратно отложила мундштук и встала. Мы поцеловались – полагаю, весьма картинно, как в кино. Произошло это именно так, как я всегда представлял, если не считать получившегося на удивление неловким объятия и того, что я несколько раз пытался сменить позу. Моя правая нога упиралась в тяжелый ящик, и я не мог повернуться, не рискуя упасть. Потом Сара отступила на шаг, шумно дыша и не отводя взгляда от моего лица.
– Все готово? – спросил я.
Она ответила не сразу, и я подумал, что она хочет еще раз поцеловать меня, но в конце концов она кивнула:
– Все отлично. Только нужно подождать еще несколько минут, а потом мы выйдем через эту дверь, – она махнула рукой в сторону задней двери, – дойдем до пристани, и сампан [8] доставит нас на пароход, стоящий в двух милях вниз по реке. А там… нас ждет Макао.
– А Сесил о чем-нибудь догадывается?
– Я весь день не видела его. Сразу после завтрака он отправился в одно из своих любимых заведений. Думаю, он все еще там.
8
Тип лодки