КОГДА МЫ БЫЛИ СИРОТАМИ

– Вполне вероятно, она провела там много лет, – сказала сестра Белинда. – Страшно подумать, мистер Бэнкс, что это было за заведение. О человеке, имевшем несчастье попасть туда, как правило, больше не слышали. Ее же вытащили оттуда только потому, что она – европейка. Китайцы не. знали, что с ней делать, и вообще хотели вышвырнуть из страны всех иностранцев. Поэтому в конце концов ее перевели сюда, и вот уже больше двух лет она с нами. Сначала Диана Роберте пребывала в перевозбужденном состоянии. Но через несколько месяцев условия содержания в «Роуздейл-Мэнор» – покой, порядок, молитвы – благотворно повлияли на нес. Теперь в ней ни за что не узнать то несчастное существо, каким ее сюда привезли. Она стала несравнимо спокойнее. Так вы ее родственник?

– Да, вполне вероятно, – ответил я. – Оказавшись в Гонконге, я счел своим долгом навестить ее. Это самое малое, что я могу для нее сделать.

– Что ж, мы рады, когда объявляются родственники, близкие друзья, восстанавливаются любые связи с Англией. И мы всегда приветствуем посетителей.

– А они у нее часто бывают?

– Ее навещают регулярно. Мы составили график посещений студентами колледжа Святого Иосифа.

– Понимаю. А как она уживается с другими постояльцами?

– Прекрасно. И нам не доставляет никаких хлопот. Ах, если бы все были такими, как она!

Сестра Белинда проводила меня по другому коридору в просторную солнечную комнату – когда-то здесь наверняка была столовая, – по ней, шаркая, бродили женщины в одинаковых бежевых халатах. Их было не больше двадцати. Французское окно было отворено, паркетный пол сиял от льющегося через окна света. Если бы не огромное количество ваз с цветами, можно было бы принять помещение за детскую комнату: яркие акварели на стенах, маленькие столики с разбросанными на них рисунками, игральными картами, бумагой и цветными мелками. Сестра Белинда оставила меня у входа и подошла к другой сестре, сидевшей за пианино. Несколько женщин отвлеклись от своих занятий и уставились на меня. Другие, словно застеснявшись, попытались спрятаться. Почти все они были европейками, хотя я заметил и двух азиаток. Потом в глубине здания за моей спиной кто-то начал громко завывать, и это произвело на присутствующих неожиданный эффект – они расслабились. Одна дама с волнистыми волосами, стоявшая неподалеку, улыбнулась мне и сказала:

– Не бойся, милый, это Марта. Она снова дала себе волю!

Я уловил в ее речи йоркширский акцент и подумал: интересно, какие превратности судьбы занесли ее в подобное место? В этот момент вернулась сестра Белинда.

Диана, должно быть, в саду, – сказала она. – Идите за мной, мистер Бэнкс.

Мы вышли в ухоженный парк, который с одной стороны поднимался вверх, с другой – спускался под уклон, ведь мы находились недалеко от вершины горы. Следуя за сестрой Белиндой мимо клумб с цветущими геранями и тюльпанами, я, время от времени бросая взгляд поверх аккуратно подстриженных кустарников, любовался чудесной панорамой, открывавшейся вдали. Тут и там на солнышке сидели пожилые дамы в бежевых халатах; одни вязали, другие мирно беседовали, третьи тихо разговаривали сами с собой. Остановившись, сестра Белинда огляделась и повела меня по лужайке, сбегавшей под уклон, к белым воротам, за которыми виднелся небольшой окруженный каменной стеной садик.

Здесь находилась только одна пожилая дама, она сидела на солнце в дальнем конце зеленой лужайки за узорным кованым столиком и раскладывала пасьянс. Поглощенная своим занятием, она не заметила нашего приближения. Сестра Белинда тронула ее за плечо и ласково сказала:

– Диана, этот джентльмен пришел к вам. Он из Англии. Моя мать подняла голову, улыбнулась нам и вернулась к картам.

– Диана не всегда сразу воспринимает то, что ей говорят, – пояснила сестра Белинда. – Если вы хотите заставить ее что-нибудь сделать, нужно повторить просьбу несколько раз.

– Простите, не мог бы я поговорить с ней наедине? Сестре Белинде идея не очень понравилась, и несколько

секунд она, казалось, пыталась придумать предлог, чтобы

отказать мне. Но и конце концов уступила:

– Если вы так хотите, мистер Бэнкс, полагаю, вреда не будет. Я подожду в комнате отдыха.

Как только сестра Белинда ушла, я стал пристально наблюдать за мамой, продолжавшей раскладывать пасьянс. Она оказалась гораздо меньше, чем я ожидал, и очень сутулая. Серебристые седые волосы были собраны на затылке в тугой пучок. В какой-то момент она подняла голову, посмотрела на меня и улыбнулась, но в ее взгляде я заметил затаенный страх – он появился после ухода сестры Белинды. Лицо у матери было не слишком морщинистое, но под глазами залегли две глубокие складки, напоминавшие следы порезов. То ли в результате травмы, то ли из-за болезни ее шея глубоко ушла в плечи, и, чтобы смотреть в сторону, ей приходилось поворачиваться всем корпусом. С кончика носа свисала, капля, я достал носовой платок и хотел было стереть ее, но вовремя сообразил, что это может напугать маму. После долгого молчания я сказал:

– Прости, что не смог предупредить о своем приезде. Понимаю, это может стать для тебя потрясением… – Я замолчал, увидев, что она меня не слушает, потом просто добавил: – Мама, это я, Кристофер.

Она взглянула на меня, улыбнулась почти так же, как прежде, и снова занялась картами. Я догадался, что она раскладывает солитер, однако следует каким-то своим, особым правилам. Ветерок сдул со стола несколько карт на траву, но она не обратила на это никакого внимания. Я собрал упавшие карты и протянул ей, она с улыбкой поблагодарила:

– Большое спасибо, но в этом не было необходимости. Я всегда жду, когда на траве соберется много карт, а потом поднимаю их разом. Ведь они не могут сразу слететь с горы, правда?

Я опять несколько минут молча наблюдал за ней. Потом мама запела. Она тихонько мурлыкала что-то, продолжая собирать и раскладывать карты. Голос у нее был слабым – я не мог разобрать, что она пела, но напев был легким и мелодичным. Пока я смотрел на нее и слушал, в памяти всплыла картинка: ветреный солнечный день в нашем саду, мама на качелях, она смеется и поет высоким голосом, а я подпрыгиваю перед ней и кричу, чтобы она перестала.

Я нежно коснулся ее ладони. Она моментально отдернула руку, гневно посмотрела на меня и возмущенно прошептала:

– Не распускайте руки, сэр. Не смейте распускать руки!

– Прости. – Я отступил назад, чтобы упокоить ее. Она снова занялась картами и, когда в следующий раз подняла голову, улыбнулась так, будто ничего не произошло.

– Мама, – медленно произнес я. – Это я, Кристофер. Я приехал из Англии. Мне искренне жаль, что удалось сделать это только сейчас. Понимаю, я очень подвел тебя. Очень. Я делал все, что мог, но у меня ничего не вышло. Понимаю, теперь уже слишком поздно.

Должно быть, я заплакал, потому что мама подняла голову и долго смотрела на меня, потом спросила:

У вас болят зубы, добрый человек? Если так, вам следует обратиться к сестре Агнес.

– Нет, у меня все в порядке. Ты не поняла, что я сказал. Это я, Кристофер. Она кивнула:

– И не надо откладывать, добрый человек. Сестра Агнес откроет вам карточку. И тут меня осенило.

– Мама, – сказал я, – это Вьюрок. Вьюрок.

– Вьюрок. – Она вдруг застыла в неподвижности. Вьюрок.

Очень долго она не произносила ни слова, но выражение лица у нее заметно изменилось. Подняв голову, она смотрела куда-то поверх моего плеча, на ее лице играла улыбка нежности.

– Вьюрок, – тихо повторила она и на миг показалась мне совершенно счастливой. Потом тряхнула головой и сказала: – Ах, этот мальчик. Я так тревожусь о нем!

– Прости, – тихо повторил я. – Прости меня. Представь, что этот твой мальчик, этот Вьюрок, представь себе, что он старался изо всех сил, что делал все возможное, чтобы найти тебя, но ему это не удалось. Если бы ты это знала, как ты думаешь… как думаешь, ты смогла бы его простить?