Когда мы остаемся одни

То есть сначала всё было хорошо. Они с Дашей зашли в магазин и купили, что обычно покупают, когда идут в гости к другу: конфеты, сок, апельсины. Даша проводила Янку до калитки.

– Да ладно, пойдём! – сказала Янка. Ей было неловко идти одной.

– Не хочу я, Янычка, иди сама.

Но Янка из Даши могла верёвки вить, и та скоро сдалась. Только горько вздыхала. А чего было вздыхать? Не так всё страшно у них было. Дом хоть и маленький, из двух комнат и кухни, но вполне приличный, чистенький.

– Ой, девочки! – улыбнулась им сестра Таля Анюта и захлопотала на кухне, поставила чайник, стала доставать с полки чашки, ложки. Все движения у неё были такие точные, ловкие, что Янка даже позавидовала.

Таль вышел к ним мрачнее тучи. Улыбнулся криво и опять посуровел.

– Где тебя черти носят, ты чего в школу не ходишь? – спросила Янка насколько смогла грубо. Так ей проще было разговаривать с сегодняшним Талем.

– Да так…

Потом пили чай с шоколадными конфетами, которые Янка купила, и Анюта вдруг вздохнула очень по-взрослому:

– Не знаю, что будем делать теперь, на что жить. Чая, и то последняя щепоть…

– Проживём, – буркнул Таль.

– Проживём, конечно, только скорей бы лето, я на работу пойду, меня Вера Семёновна обещала к себе в палатку опять взять.

Двенадцатилетняя Анюта сверкнула смешливыми глазами и взяла быстро, украдкой, будто ей могли не разрешить, конфету из пакета. Бережно развернула фантик и конфету откусила по-особенному, будто деликатес какой-то. Янка видела, что она подолгу сосёт каждый кусочек, и смотреть на это было так вкусно, что Янка тоже взяла конфетку, хотя не очень любила шоколадные. Анюта бережно разгладила фантик, а потом даже понюхала его зачем-то.

Самая младшая сестрёнка, Маруська, та самая, которая срывала чёрный платок, («она отца, наверное, даже помнить не будет», – подумала Янка, глядя на неё) жалась к Талю и не сводила с Янки глаз. Она вся вымазалась шоколадом.

– А мама ваша где? – Янка боялась встретиться с ней.

– Лежит, – коротко и непонятно ответил Таль, и Янка не посмела спрашивать дальше.

– Ничего, – сказал вдруг Таль весело, – лето скоро, курортники приедут.

– Да где ж скоро! – всплеснула Анюта руками, и сама себя на полуслове оборвала.

Янке было неловко тут, неуютно, будто она подсматривать пришла, будто убедиться, что у неё самой всё ещё не так плохо. Она вдруг увидела руки Таля как бы отдельно от него самого: крепкие, мускулистые, будто он не мальчик, а мужчина, будто целые дни проводит в тренажёрном зале. А какой у него тренажёр? Дела по дому, вот и всё. Янке представилось, какие у него крепкие должны быть пальцы и какие, наверное, чуткие – Даша рассказывала, что сестрёнкам косы он всегда заплетает.

Даша деловито переписала Талю в дневник всё, что в школе проходили, сказала:

– Приходи хоть, слушай, а то на второй год останешься.

Таль только фыркнул.

Когда шла домой, за ней бежала Маруська. Она то догоняла и брала Янку за руку, то сильно отставала и тоскливо смотрела вслед так, что Янка даже спиной её взгляд чувствовала. Будто у голодной собачонки. Чего она?

Маруська догнала её опять, заглянула Янке в глаза, спросила, сильно картавя:

– Тётенька, а ты ещё принесёшь нам те коричневые кубики в картинках?

– Кубики?

– Коричневые. Чтобы есть с чаем.

И Янка поняла, что Маруська первый раз сегодня увидела шоколадные конфеты.

А дома Ростик скандалил, не хотел есть борщ, а хотел пельмени.

– Что ты меня мучаешь! Душу мне всю вымотал! – сорвалась на него мама. – Нормальный борщ! Ешь!

Она хлопнула его по спине полотенцем и ушла, а Ростик остался сидеть над тарелкой, в которой плавал жирный островок домашней сметаны. Ростик бурчал себе под нос что-то противное про маму и её способности в кулинарии. Янка вспомнила «коричневые кубики» и как вроде уже взрослая Анюта облизывала пальцы в шоколаде, и Талькины руки, и что-то перемкнуло в ней. Она схватила брата за шиворот, швырнула на хлипкий кухонный диванчик, ногой прижала его ноги, чтобы не брыкался, рукой захватила его руки. От ярости в голове стучало. Она нависла над испуганным Ростиком и цедила слова, как яд. Получалось тихо, почти шёпотом.

– Ты, сволочь такая, ты чего её мучаешь? Ты сам работаешь? Ты ей помогаешь? Даже посуду помыть без скандала не можешь. Суп не нравится? Голодный будешь ходить – понравится.

Она прижала его ещё посильнее, так что он вскрикнул от боли, и отпустила, выбежала из дома и бежала, бежала, поскальзываясь на дороге, до самого своего «песенного» камня. Плохо, плохо ей было. Но не из-за Ростика, сам виноват, бестолочь. Она тут же про брата забыла, она думала про Таля, про его маму, которой скоро рожать, и сколько же их будет тогда? Четверо. Пятеро с мамой. Как они живут? Вот уже скоро февраль. Как они живут всё это время, на что? Янка закричала прямо в море, как будто оно могло вернуть Талькиного отца. Потом заплакала. Потом запела. После третьей песни Янка поняла, что нужно делать.

…А Ростик в это время сидел у стола, смотрел в тарелку, в которой плавали розовые сопли крупно порезанной капусты, и ненавидел Янку.

Часть 2

Глава 1 Мама

После похорон Таль перестал ходить в школу. Не получалось. Сначала надо было оформлять за маму все документы о купле-продаже второй половины дома. Хорошо, что в Посёлке их знали, иначе кто бы стал его, пацана, слушать? А сама мама ходить по всем этим конторам не могла – после девяти дней она лежит и глухо стонет, отвернувшись к стене. Анютка сидит рядом с ней, гладит по худой спине, по голове, уговаривает поесть. Иногда Талю кажется, что мама делает это специально для него и Анютки, чтобы у них головы были заняты неотложными проблемами и они поменьше думали об отце. А как о нём не думать, если она стонет? Если Маруська, каждый вечер шёпотом спрашивает:

– А когда папа приедет?

Маруська думает, он уехал, как раньше уезжал, на заработки… Таль не знает, что ей отвечать, они только переглядываются с Анютой и молчат, молчат.

Приходила тётя Ганна, Дашина мама. Тоже сидела рядом, уговаривала маму встать, говорила, что надо подумать о детях и том малыше, что ещё не родился. Таль хмуро слушал её. Зачем пришла? Он не мог унять раздражения. Когда отца принесли с берега, когда были выплаканы все глаза, и стало ясно, что даже хоронить не на что, мама пошла к Аверко. Они долго о чём-то говорили с Дашиными родителями, дядей Андреем и тётей Ганной. А потом мама пришла и сказала, что продала половину дома. Что надо переехать туда, где обычно жили у них курортники, за стенку, а эту, их родную половину, купят Аверко, потому что этот участок забором примыкает к их половине для курортников.

– Мама, не надо, – сказал тогда Таль. Ведь ясно же, что если они продадут сейчас эту половину, то на что им жить потом?

– Ничего, Талечка, ничего… У нас там и ремонт, а лето придёт, мы уйдём в кухонку, а дом сдадим, как обычно.

Кухонка была совсем старая, тесная, как там жить, если летом их будет уже пятеро?

– Что же делать, сынок?

Делать и правда было нечего. Они переехали за стенку. Анютка прибирала дом и ревела. И хоть Таль понимал умом, что Аверко помогли им, выручили можно сказать, купили без разговоров их дом, где родился и Таль, и сёстры, купили, хотя его ремонтировать надо и много денег придётся вложить, ну да что? Аверко богатые, вложат, у них три дома для отдыхающих, будет четвёртый. Да, они помогли. Мама говорила, что они должны быть благодарны, но у Таля не получалось, и когда приходила тётя Ганна, он еле сдерживался, чтобы не нагрубить.