Когда наша не попадала

Дружный хохот поднял в воздух стаи птиц, и заставил танцоров на берегу уронить копья:

– Кто кого запомнил, а медведь – только девонек…

Солнце плавало в небе, явно собираясь нырнуть в океан и сладко заснуть. Попивая сладкую белую жидкость из расколотого ореха, атаман степенно беседовал с царём о временах и нравах. Засучив рукава снова, Геллер с топором в руках объяснял местным плотникам преимущества стального лезвия перед каменным. Те ахали и хватались за курчавые головы. Михайло, получив пару подзатыльников от атамана, сидел сейчас по пояс в воде и стоически терпел малышню, облепившую это чудо со всех сторон. Время от времени он морщился, но даже не стонал, даже когда пытливые исследователи пытались оторвать волосы, растущие, по их мнению, не там где надо. Волос было много, но ценителей прекрасного тоже хватало. Интернациональная черно-белая бригада заводила бредень, нашедшийся у хозяйственного Лисовина. Улов должен был получиться богатый. А Иван, взяв свою половинку ореха, прислушивался к неторопливой беседе наибольших. Рассказывал царь, причём не жалуясь, а просто делясь пережитым:

– Спасибо вам за воду, хватило нам её до этого острова. А здесь народ хороший, вождь со жрецом были не очень гостеприимные, но я им всё объяснил. Так что сейчас я и вождь, и жрец, чтоб споров не было. Старшая жена мальчика родила, наследник у меня есть. Вот только островов много, и на каждом свой хозяин, и не всегда мирный. Беда да и только, просто не знаю, как быть. Воевать не хочу, народу здесь негусто, чтобы ещё и убитых считать, а сидеть и бояться тоже неохота. Как, кстати, в моем прежнем царстве дела? Вы там были?

– Были. И дела там сейчас хорошо идут. Игру мы им поменяли, обычаи… хмм… тоже. Возвращаться не думаешь?

– Зачем? – пожал плечами царь. – Не могу я этих людей покинуть, поверили они мне. Может быть, сынишка, когда вырастет. А что вы за игру им придумали, расскажите.

– Михайло! – повернулся атаман и вдруг замер. По спокойной тихой воде к берегу скользил огромный чёрный плавник и метил именно туда, где плескались дети.

– Проклятье! – вскочил царь. – Опять эта рыба-людоед!! Опять…

У самого берега рыба вынырнула и, раскрыв пасть, полную белых зубов, устремилась на детей. Но на её пути поднялся комок, бугрившийся мускулами, и глухо прорычал:

– Пошла вон!

Врут все так называемые учёные о генетической памяти. Ничего не осталось у хищника, кроме наглости и жадности. На Царь-рыбу разевала она свою пасть, а здесь какой-то человек! Первый удар был с левой и, рассыпая зубы, рыбонька отлетела назад. Очумело тряхнула головой и вновь рванулась вперёд. Но Михайло уже размахнулся правой и ничего не пожалел для вразумления дурножадности. Долго, ох долго, летела хищница над морской водой. И когда упала, вздымая тучи брызг, то некоторое время лежала, раскинув плавники, приходя в себя.

– А что, царь? – громко спросил Спесь Федорович. – Если собрать все её зубы, да ещё те, что остались, хорошие наконечники на гарпуны будут?

Кто-то утверждает, что у рыб нет ушей, может быть, он и прав. Только вот кипела вода за хвостом черной рыбы с большим белым пятном, когда летела она из бухты, не разбирая дороги. Может быть, к зубному врачу торопилась?

– Хорошая мысль, – одобрил идею царь. – Но не будем за ней гоняться, нам хватит и того, что уже есть. Сейчас прикажу собрать.

– Это правильно, но… Михайло!!! Немедленно иди сюда!!!

Иван обернулся, гадая, что так встревожило атамана, и успел заметить, что за малышней прибежали, в основном, старшие сестрёнки. Что и говорить, атаман был мудр! А потом был пир горой, танцы, песни, и молодая царица бережно передала Спесю Федоровичу своего сына, что-то быстро щебеча на своём языке. Царь улыбнулся и перевёл:

– Мы просим, чтобы гости и друзья наши дали ребёнку второе имя. Пусть в веках останется память о сильных и поэтому добрых людях.

Кудаглядов держал мирно спящего ребёнка и боялся даже вздохнуть. Руки, привыкшие к тяжести весла, к ухватистой рукоятке ножа, неловко держали маленького человека, доверчиво сопящего в сладком сне. Малыш не боялся лежать в этих неумелых, но надежных ладонях, ведь они просто не в силах обидеть его.

– Змий, – подал предложение Непейвода. – Мудрый Змий, а не аспид подколодный. Тот, который учил и помогал первым людям.

– Летающий? – скептически приподнял бровь Лисовин.

– Летающим может быть только Толич. Тот, что не бог, а герой, – добавил веское мнение волхв.

– Тогда пусть пернатый будет, – добавил Геллер и ответил на недоуменный взгляд атамана. – Не помешает.

– Значит, Монтесума Пернатый Змий, – покатал имя на языке цар, и утвердительно склонил голову. – Пусть будет так! Спасибо, друзья.

Холодало, и даже океан, как-то незаметно ставший морем, перестал баловать ватажников яркими красками и весь посерел. Но светло было на душе у мореходов, и пусть тучи скребли по волнам грязными пузами и холодный дождь загонял в духоту подпалубного пространства, но ведь с каждым гребком весла, с каждым дуновением ветерка ближе и ближе становилась родная Река, родной дом. Иван зябко кутался в подаренную на прощанье царём яркую накидку, но по-прежнему стоял рядом с зевающим сусаниным. Пусть и не хватило ему зимней одежды, никто ведь не рассчитывал на его участие, но волновал волхва близкий запах родной реки, и как был рад парень, когда Гриць негромко пробурчал: – Вот оно, устье. Кричи, паря, кричи громче, пусть радуются люди!

Над стылым простором, над седыми шапками усталых волн пронесся звонкий крик:

– Река!

И сдернули шапки ватажники, и отвернулся, скрывая слезу, атаман – они дошли. Уже стыл лёд возле берегов, когда ударили весла по воде, но, испив первый глоток студеной воды из поданной братины, низко поклонился Спесь Федорович:

– Спасибо тебе, матушка, что дождалась нас. Позволь дойти до града нашего, и не потревожим мы тебя более до новой весны.

Милостива была Река, да и как же иначе, чай, не чужие ей люди просили. Снег укутал землю, когда, разбивая лёд пешнями, подвели ватажники усталую свою ладью к берегу. Ткнулся брус в замерзший песок, и облегченно скрипнули доски обшивки. Путь окончен. Закипела неотложная работа, из зимовального сарая тащили канаты, бревнышки, и бежал честной народ от изб, на встречу долгожданную. Заскрипел ворот, и «морской конь» медленно стал выползать из речной воды. И весело носился вокруг подросший щенок, громко лая на обжигающий лапы снег. Поработала ладья достаточно, теперь пора на покой, до новой весны, до новых странствий. А на Ивана налетел одновременно смеющийся и плачущий вихрь по имени Марья. Ударили девичьи кулачки в молодецкую грудь, и гневные слова обожгли уши. Но улыбнулся парень и сомкнул объятия на девичьей талии. Что слова, они улетят, а губки красные останутся. Задохнулась девушка от поцелуя крепкого и, немного отдышавшись, устроилась поудобнее в объятиях.

– Ты спешил?

– Конечно, спешил, радость моя! Только о тебе и думал, только к тебе и стремился!

Колокольчиками, слышными только парню, рассыпался в воздухе смех кицунэ, но не было в том смехе злости, только светлая печаль. Легкий румянец тронул щеки волхва, но никто не заметил этого. А кто заметил, тот промолчал. В медвежий тулуп закутан был сусанин, но когда возле его ноги прозвучало тихое «Мяу», легко согнулся мужик. На ладонь, покрытую мозолями, тихо залезла маленькая пуховая серенькая кыся и долго обнюхивала бугристую кожу.

– Ты чья такая будешь? – недоуменно проворчал Гриць и, дождавшись в ответ только лизанья маленьким язычком в нос, смущенно закряхтел: – Может быть, ко мне пойдёшь жить? Богатств не обещаю, бобыль я, но сыта будешь…

Сверкнули зелёные глазки и удовлетворенно заурчал большой котище, державший в зубах пушистую варежку.

– Баян! – вскинулась Маша, – Немедленно отпусти псяку, ей ходить надо!

«Варежка» недоуменно открыла один глаз, покосилась на хозяйку, зевнула и заснула вновь. Она уже ходила сегодня! Но застряла в снегу, а дядя Баян большой, ему не тяжело.