Когда Ницше плакал
Шрифт:
Брейер повернулся к фрау Бекер. Он был тронут ее словами. Не столько тем, что она сказала, так как он сомневался, что хоть что-нибудь, что происходило в его кабинете, пойдет Ницше на пользу. Но тем, что она пыталась сделать. Когда Брейеру было плохо, он, в отличие от Ницше, был рад помощи.
«Надеюсь, вы правы, фрау Бекер. И спасибо вам за попытку приободрить меня — в этой роли вы еще себя не пробовали. Еще пара пациентов вроде Ницше — и вы станете в этом экспертом. Кто у нас на сегодня? Я бы предпочел что-нибудь попроще, может, туберкулез или застой крови в сердце».
Несколько часов спустя Брейер сидел во главе стола
Хотя Брейер, Матильда и все ее сестры были частично ассимилировавшимися евреями «трех дней»: соблюдали только три самых больших праздника, все они хранили уважительное молчание, пока Аарон, отец Матильды, и Макс, два практикующих еврея в семье, читали молитвы над хлебом и вином. Брейеры не соблюдали каких бы то ни было ограничений в еде, но ради Аарона Матильда не стала этим вечером подавать свинину. Брейер любил свинину, а его любимое блюдо, свинина, жаренная на решетке из чернослива, было частым гостем на столе. Еще Брейер, как и Фрейд, был большим любителем сочных, покрытых хрустящей корочкой свиных копченых сосисок, которые продавались на Пратер. Прогуливаясь там, они никогда не отказывали себе в удовольствии перекусить сосиской.
Ужин, как всегда у Матильды, начался с супа — на этот раз это был густой суп с ячневой крупой и лимской фасолью; за ним последовал огромный карп, запеченный с морковью и луком, и основное блюдо — сочный гусь, фаршированный брюссельской капустой.
Когда был подан штрудель с корицей и вишней, с румяной корочкой, с пылу с жару, Брейер и Макс взяли свои тарелки и направились по коридору в кабинет Брейера. Пятнадцать лет после пятничных ужинов они всегда играли в шахматы в кабинете, прихватив с собой десерт.
Йозеф был знаком с Максом задолго до того, как они взяли в жены сестер Олтман. Но, не стань они родственниками, вряд ли бы они остались друзьями. Брейер восхищался интеллектом Макса, его хирургическим профессионализмом и талантом шахматиста, но у него вызывал неприятие этот ограниченный менталитет гетто и вульгарный материализм. Иногда ему не хотелось даже смотреть на Макса не только потому, что он был некрасив со своей лысиной, пятнистой кожей и болезненной полнотой, но потому, что он выглядел старым. Брейер пытался не думать о том, что они с Максом ровесники.
Итак, шахмат в этот раз не будет. Брейер сказал Максу, что он слишком взволнован и хочет поговорить. Они с Максом редко разговаривали по душам, но больше никому из мужчин, за исключением Фрейда, Брейер не мог довериться — на самом же деле, после отъезда Евы Бергер, его предыдущей ассистентки, ему вообще было некому довериться. Однако сейчас, несмотря на все свои опасения относительно восприимчивости Макса, он решился и двадцать минут без перерыва рассказывал о Ницше, называя его, разумеется, герром Мюллером, выкладывая все подчистую, даже про ту встречу с Лу Саломе в Венеции.
«Но, Йозеф, —
начал Макс бархатным, успокаивающим голосом, — в чем ты винишь себя? Кто может лечить такого человека? Он безумен, вот и все! Когда его голова разболится достаточно сильно, он приползет к тебе за помощью!»«Макс, ты не понял. Одним из симптомов его болезни является отказ принимать помощь. Он почти параноик: всегда ото всех ожидает худшего».
«Йозеф, в Вене полно пациентов. Мы с тобой можем работать по пятьдесят часов в неделю, но нам все равно придется отказывать некоторым пациентам. Я прав?»
Брейер не отвечал.
«Прав?» — снова спросил Макс.
«Не в этом дело, Макс».
«Именно в этом, Йозеф. Пациенты обивают твои пороги, стремясь попасть к тебе на консультацию, а ты упрашиваешь кого-то разрешить тебе помочь ему. Это полная чушь! Почему ты должен упрашивать? — Макс достал бутылку и два маленьких стаканчика: — Сливовицы?»
Брейер кивнул, и Макс наполнил его стакан. Несмотря на то что благосостояние семьи Олтманов зиждилось на торговле винами, эти стаканчики со сливовицей были единственным алкоголем, который мужчины употребляли.
«Макс, ну послушай меня. Представь, что у тебя есть пациент с… Макс, ты не слушаешь, ты головой вертишь».
«Да слушаю я, слушаю», — настаивал Макс.
«Например, у тебя есть пациент с увеличенной простатой и полностью закупоренной уретрой, — продолжал Брейер. — У него задержание мочи, обратное почечное давление повышается, начинается отравление мочой, но при всем при этом он отвергает любую помощь. Почему? Может, у него старческий маразм. Может, твои инструменты, твои катетеры и этот лоток со стальными зондами пугают его больше, чем уремия. Может, у него психоз и он думает, что ты собираешься его кастрировать. И что тогда? Что ты будешь делать?»
«Двадцать лет работаю, — ответил Макс, — с таким никогда не сталкивался».
«Но мог бы… Я привожу это в пример, чтобы ты понял. Если бы такое случилось, что бы ты сделал?»
«Это надо решать его семье, а не мне».
«Макс, да ну тебя, ты уходишь от ответа! Представь себе, что у него нет семьи».
«Откуда я знаю! Что они там делают в психиатрических лечебницах: связать его, дать наркоз, ввести катетер, попытаться расширить уретру при помощи зондов».
«Каждый день? Связывать его и вводить катетер? Ладно тебе, Макс, ты его за неделю угробишь! Нет, ты бы попытался изменить его отношение к тебе и к лечению. То же самое и с детьми. Разве хоть какой-нибудь ребенок хочет, чтобы его лечили?»
Макс проигнорировал замечание Брейера. «Еще ты говорил, что собираешься его госпитализировать и разговаривать с ним каждый день, — Йозеф, да сколько же это займет времени! Разве он заслуживает, чтобы ты тратил на него столько времени?»
Когда Брейер объяснил, что его пациент беден и что он планирует воспользоваться принадлежащими семье койками и лечить его бесплатно, Макс совсем озаботился.
«Йозеф, ты начинаешь меня беспокоить. Я тебе честно скажу. Ты меня всерьез беспокоишь. Из-за того, что с тобой поговорила какая-то русская девушка, которую ты знать не знаешь, ты собираешься лечить сумасшедшего, который не хочет, чтобы его лечили, от заболевания, наличие которого он отрицает. А теперь ты заявляешь, что будешь делать это бесплатно. Скажи мне, — Макс наставил указующий перст на Брейера, — кто из вас более безумен, ты или он?»