Когда Ницше плакал
Шрифт:
Было мгновение, когда у меня появилось странное ощущение, будто я отсутствую. Ощущение сильно напоминало транс. Может, я все-таки восприимчив к гипнозу.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ЗАПИСЕЙ ФРИДРИХА НИЦШЕ ПО ДЕЛУ ДОКТОРА БРЕЙЕРА,
6 ДЕКАБРЯ 1882 ГОДА
Иногда философу быть непонятым лучше, чем быть понятым. Он слишком старается меня понять; он пытается выманить у меня конкретные указания. Он хочет понять, как веду себя в той или иной ситуации я, и вести себя точно так же. Но он еще не понимает, что есть мой путь и что есть твой путь, а единого пути быть не может. Еще он не просит указаний прямо, но пытается выманить их лестью, а потом прикидывается, что это вовсе не лесть: он пытается убедить меня, что моя откровенность необходима
Если мы используем медицину в качестве ориентира в нашей работе, разве не должен я поставить «диагноз»? Появляется новая наука — диагностика отчаяния. Я ставлю ему диагноз: он стремится к свободе духа, но не может сбросить оковы веры. Ему нужно только «да» согласия, выбора, но не «нет» отказа. Он лжет сам себе: он принимает решения, но отказывается быть тем, кто решает. Он знает, что несчастлив, но не знает, что не о том он печалится. Он ждет, что я подарю ему облегчение, поддержку и счастье. Но я должен сделать его еще более несчастным. Я должен превратить его мелочные страдания в страдания благородные, какими они когда-то были.
Как сбросить мелочные страдания с насеста? Сделать страдание снова честным? Я опробовал его методику — методику «от третьего лица», которой он пробовал воспользоваться в неуклюжей попытке уговорить меня позволить ему обо мне заботиться. Я предложил ему посмотреть на себя с высоты. Но я слишком уж круто с ним обошелся: он едва не упал в обморок. Мне пришлось говорить с ним, как с ребенком, назвать его Йозефом, чтобы привести в чувство.
Моя ноша тяжела. Я работаю на его освобождение. И на свое собственное. Но я не Брейер: я отдаю себе отчет в своих страданиях и приветствую их. И Лу Соломе — не калека. Но я знаю, каково находиться с человеком, которого любишь и ненавидишь!
ГЛАВА 16
БОЛЬШОЙ ЛЮБИТЕЛЬ ПОПРАКТИКОВАТЬСЯ в искусстве медицины, Брейер обычно начинал общение со своими пациентами в больнице с коротенькой беседы, которую он, сидя на краешке кровати, элегантно переводил в медицинский опрос. Но, когда он вошел в палату № 13 клиники Лаузон, никакой беседы на краешке кровати не намечалось. Ницше сразу же заявил ему, что чувствует себя необыкновенно здоровым и не желает больше терять их драгоценное время на обсуждение своих несуществующих симптомов. Он предложил немедленно перейти к делу.
«Мое время скоро снова придет, доктор Брейер; моя болезнь никогда не уходит слишком далеко или слишком надолго. Но сейчас, когда она en vacance, [20] продолжим работу с вашими проблемами. Какого прогресса вы достигли в мысленном эксперименте, который я рекомендовал вам вчера? О чем бы вы думали, если бы не были заняты исключительно фантазиями о Берте?»
«Профессор Ницше, позвольте мне начать с другого. Вчера вы опустили мое профессиональное звание и назвали меня Йозефом. Мне это понравилось. Мне показалось, что я стал вам ближе, и мне это понравилось. Хотя нас связывают профессиональные отношения, характер нашего общения требует близкого общения. Не могли бы вы в связи с этим начать называть меня по имени и позволить мне называть так вас?»
20
На отдыхе (франц.). — Прим. перев.
Ницше, который построил свою жизнь таким образом, чтобы избежать личных взаимодействий, пришел в замешательство. Он поеживался, заикался, но, не находя лицеприятного способа отказаться, неохотно кивнул. В ответ на следующий вопрос Брейера, желает ли Ницше, чтобы он обращался к нему «Фридрих» или «Фриц», тот буквально рявкнул: «Фридрих, пожалуйста. А теперь за дело!»
«Да, за дело! Возвращаясь к вашему вопросу. Что кроется за Бертой? Я знаю, что там мчится поток темных глубинных мыслей, который, как мне кажется, вышел из берегов несколько месяцев назад, когда я миновал сорокалетний рубеж. Знаете, кризис в
районе отметки „сорок“ — не редкость. Помните, что вам осталось до этого каких-то два года на подготовку».Брейер знал, что его фамильярность неприятна Ницше, но знал он и то, что части его требуют более близкого человеческого общения.
«Меня это не особенно беспокоит, — сказал на всякий случай Ницше. — Мне кажется, что мне сорок с тех самых пор, когда мне исполнилось двадцать».
Что это было? Попытка сближения! Вне всякого сомнения, попытка сближения! Брейер вспомнил о котенке, которого его сын Роберт недавно подобрал на улице. «Налей ему молока, — скомандовал он сыну, — а сам отойди. Пусть спокойно попьет и привыкнет к тебе. Потом, когда он будет чувствовать, что он в безопасности, ты сможешь его погладить». — Брейер отступил.
«Как лучше всего описать мои мысли? Болезненные, мрачные мысли. Иногда мне кажется, что я добрался до вершины жизни. — Брейер замолчал, вспоминая, что он говорил об этом Фрейду. — Я добрался до пика и теперь заглядываю за край, хочу посмотреть, что мне уготовано, и вижу только разрушение — старение, внуки, седые волосы, или, например, — Брейер постучал по проплешине, — полное отсутствие волос. Но и это не совсем то, что я пытаюсь вам объяснить. Меня беспокоит не спуск, а невосхождение».
«Невосхождение, доктор Брейер? Почему вы не можете продолжать подъем?»
«Фридрих, я знаю, что с привычкой расстаться нелегко, но, пожалуйста, называйте меня Йозеф».
«Ну, Йозеф. Расскажите мне, Йозеф, о невосхождении».
«Иногда мне кажется, что у каждого из нас есть тайная фраза, глубинный мотив, который становится центральным мифом жизни человека. Когда я был ребенком, кто-то однажды назвал меня „исключительно одаренным парнем“. Мне эта фраза понравилась. Я бормотал ее про себя тысячи раз. Часто я представлял себя тенором, исполняющим эту строчку очень высоким голосом: „Ииии-и-сключительно о-да-рен-ный па-рень“. Мне нравилось произносить эти слова медленно и драматично, подчеркивая ударением каждый слог. Эти слова даже сейчас задевают меня!»
«И что случилось с этим исключительно одаренным парнем?»
«Ах этот вопрос! Я часто над этим думаю. Что из него получилось? Я знаю, что одаренности больше нет — она исчерпана!»
«Скажите, а что именно вы имеете в виду под словом „одаренность“?»
«Не уверен, что знаю точно. Раньше мне казалось, что знаю. Это означало потенциал для того, чтобы взбираться наверх, — это означало успех, признание, научные открытия. Я вкусил плоды этой одаренности. Я стал уважаемым врачом, уважаемым гражданином. Я сделал несколько важных научных открытий, — пока существуют исторические справочники, мое имя останется в веках в списке первооткрывателей функций внутреннего уха в регуляции равновесия. Помимо этого я принимал участие в открытии важного процесса регуляции дыхания, известного как рефлекс Герринга — Брейера».
«Йозеф, разве вам не повезло? Разве вы не использовали вашу одаренность?»
Тон Ницше сбивал Брейера с толку. Он что, и вправду хочет получить ответ? Или исполняет роль Сократа, отводя Брейеру роль Алкивиада? [21] Брейер решил ответить как есть.
«Да, я достиг цели. Но удовлетворения не получил, Фридрих. Сначала упоение новым успехом растягивалось на месяцы, но со временем стало более мимолетным — недели, затем дни, затем часы, — и так до тех пор, когда чувство начало улетучиваться еще до того, как проникнет внутрь меня. Теперь мне кажется, что цели были ложными, — не к этому следует стремиться исключительно одаренному парню. Часто я путаюсь: старые цели теряют свое очарование, а создавать новые я уже разучился. Когда я вспоминаю свою жизнь, у меня появляется ощущение, что меня предали или обманули, словно Господь сыграл надо мной шутку или я всю жизнь танцевал не под ту музыку».
21
Алкивиад, герой одноименного диалога Платона, высокомерный и заносчивый афинянин, чванясь своим знатным происхождением, богатством и высоким покровительством, лелеет надежду добиться больших почестей и обрести великую власть. Сократу, беседующему с ним в своей манере, с помощью вопросов, часто провокационных и саркастических, удается убедить Алкивиада в его крайнем невежестве. — Прим. ред.