Когда она искушает

— Это ведет в мою спальню.

Нервный смех срывается с моих губ. — Это шутка?

— Нет.

Мои глаза расширяются, в то время как что-то теплое скручивается внутри моего живота. — Почему мы остановились в смежных номерах? — Не кажется ли это немного… неуместным? Это большое место. Он решил поместить меня в эту комнату не из-за нехватки места.

То, как он поджимает губы, говорит мне, что он думает, что я делаю из ничего большое дело. — Это для твоей безопасности. Если что-то случится, я буду достаточно близко, чтобы немедленно вмешаться.

— Что может случиться? — Он действительно думает, что кто-то ворвется в эту комнату и похитит меня?

— Что-либо.

— Почему бы тебе просто не дать мне пистолет или что-нибудь в качестве страховки?

— Ты вообще умеешь обращаться с оружием?

— Ну нет, — говорю я, ощетинившись.

— Тогда либо я сплю рядом с тобой, либо камера в твоей комнате. — Его голос понижается. — Какой вариант ты предпочитаешь?

Горячая пленка возмущения и смущения липнет к моей коже. — Чем ты планируешь заняться? Наблюдать за мной, пока я сплю?

— Если это то, что мне нужно сделать, чтобы обезопасить тебя.

— Что, если я скажу тебе, что сплю голой?

На лице Джорджио мелькает удивление, затем его глаза сужаются. Он проводит оценивающим взглядом по моему телу, словно пытаясь представить, как я буду выглядеть под одеждой.

Мои мышцы замирают. Вся кровь внутри моего тела приливает к моему лицу. Почему я так сказала? К тому времени, когда его взгляд снова встречается с моим, я уверена, что я ярко-малиновая.

Он проводит языком по верхним зубам и засовывает руки в карманы брюк. — У всех работ есть свои проблемы.

Я сдуваюсь.

— И их льготы.

Извините, что?

Должно быть, я ослышалась. Не может быть, чтобы Джорджио только что намекнул, что наблюдать за тем, как я сплю голой, было бы привилегией.

Прежде чем я успеваю прочитать выражение его лица, он отворачивается от меня и делает несколько шагов к двери в свою комнату. — Я очень серьезно отношусь к своему обещанию, данному твоему брату, Мартина. Это может занять несколько дней, но ты привыкнешь быть здесь.

— Ага. — Я провожу ладонями по щекам. Соберись.

— То, что я рядом — это простая мера предосторожности, не более того, — говорит он холодным профессионализмом.

Я сглатываю, все еще взволнованная. — Меры предосторожности против кого именно?

Когда он снова поворачивается ко мне, его взгляд чуть-чуть смягчается, и это, наконец, щелкает.

Ему не нужно говорить это. Ответ в его взгляде.

Он думает, что я могу навредить себе.

По моей спине пробегает неприятная дрожь, и я впиваюсь ногтями в ладони.

У меня покалывает глаза, но я не позволю ему увидеть, как плачу. — Что-нибудь еще?

— Нет. Отдохни. Ты встретишься с остальными сотрудниками завтра за завтраком.

— Отлично.

Когда за ним щелкает замок двери, я опускаюсь на пол и прижимаю ладони к глазам.

Не плачь. Не плачь. День за днем.

Но без моего телефона нет выхода для бурлящей внутри гадости. Нет ничего, что помогло бы мне пережить ночь.

Я опускаю ладони на пол и оглядываюсь. Все незнакомо, и в углах комнаты мелькают тени. Холодок пробегает по моим рукам, хотя все окна закрыты. Напрягая уши, я пытаюсь услышать Джорджио по ту сторону стены, но, кроме парочки глухих шагов, ничего не слышно.

Это небольшое облегчение. Последнее, что я хочу услышать сегодня, это его воссоединение с Софией.

В конце концов я поднимаюсь с деревянного пола и тащусь в ванную. У раковины я брызгаю на лицо водой и стираю остатки макияжа мокрым полотенцем. Это все, на что у меня хватит сил сегодня вечером. Моей четырехступенчатой процедуре ухода за кожей придется подождать до лучших времен.

Я надеваю пижаму, заползаю в постель и выключаю свет.

Замок молчит.

Спать в незнакомой постели — это все равно, что надевать случайную перчатку и надеяться, что она подойдет. Я двигаюсь, пока не нахожу удобное положение, и натягиваю одеяло до подбородка, вдыхая аромат чистого белья. София заправила мне постель этим утром?

В голове возникает образ стройной, красивой, темноволосой женщины в сексуальной униформе горничной.

Фу. Останови это. У меня и так хватает вещей, которыми я себя истязаю.

Я отталкиваю образ и позволяю своему телу расслабиться на матрасе.

Потом я слышу скрип пола.

Звук заставляет меня сесть. Оно близко, как будто исходит откуда-то из моей комнаты, и я оглядываюсь, мои глаза уже привыкли к темноте.

Все неподвижно, кроме теней. Они порхают по стенам, покачиваясь и извиваясь, и чем дольше я смотрю на них, тем больше начинаю видеть.

Волки гоняются по лесу за маленькой блеющей овцой. Старый дом с дверью, которая качается на петлях, пока кто-нибудь не закроет ее рывком. Девушка на коленях, плачет спиной ко мне, пока не поворачивает голову и не показывает мне свое лицо — пуля между бровями.

Я втягиваю воздух и зажмуриваюсь.

Имоджен.

Ледяная рука обвивает мое сердце. Она не хотела ехать в Нью-Йорк. Я заставила ее поехать, а потом сказала мужчинам, которые нас забрали, кто она такая, потому что я была слишком глупа, чтобы держать рот на замке. Все могло бы сложиться иначе, если бы я была немного умнее.

Или чуть смелее.

И когда Лазаро пришел во второй раз, я могла попытаться отбиться от него, вместо того чтобы ждать, пока Вэл снова меня спасет. Его рука была у моего рта. Почему я не укусила его? Почему я ничего не делала, кроме как плакала, как жалкая неудачница?

Рыдание застревает у меня в горле, и я зажимаю рот рукой. Я не хочу, чтобы Джорджио меня услышал. Я не хочу, чтобы он ворвался сюда и обременял меня своими встревоженными глазами.

По привычке лезу под подушку в поисках телефона, но его там нет. Ничто меня не успокаивает, ничто не отвлекает от моих мыслей.

Натянув одеяло до самого носа, я говорю себе спать, даже когда комната продолжает скрипеть, а вокруг меня танцуют тени.

ГЛАВА 5

МАРТИНА

Кто-то царапает стену.

Мое сознание цепляется за звук, словно это наживка на конце лески, и я просыпаюсь.

Мои глаза распахиваются. Комната наполнена ярким солнечным светом.

Осознание того, что я пережила эту ночь, наполняет меня облегчением. Боже, я не была уверена, что выживу. Мне приходилось заставлять себя дышать сквозь приступы ужаса и непреодолимой вины. Не знаю, во сколько мне наконец удалось уснуть, но, должно быть, было поздно. Я не чувствую себя хорошо отдохнувшей.