Когда отцветают розы

— Мне у вас очень нравится, только я боюсь, что мешаю.

— У меня теперь есть время. Задавайте вопросы, если хотите. Меня зовут Мэрили Гарнер.

Диана тоже представилась, но говорила довольно рассеянно. Ее внимание целиком завладело одно из платьев. Это опять были розы! Разбросанные по всему наряду в самых невообразимых местах, они были тщательно вышиты, и их краски почти не поблекли от времени.

— Этот стиль называется «полонез», — пояснила ее добровольный экскурсовод. — Он был популярен в Англии семидесятых годов позапрошлого столетия. В Америке мода на него подержалась немного дольше: колонии всегда с этим запаздывали.

— Неужели платье такое старое? Оно прекрасно сохранилось.

— С ним музею немного повезло. Девушка, для которой оно было сшито, умерла накануне свадьбы. Это часть ее подвенечного убора. Убитые горем родители убрали одежду с глаз долой, и она пролежала в сундуке почти сто лет. Поскольку платье ни разу не надевали, на нем не осталось пятен пота, которые вредят сохранности материала, и оно не выцвело от солнечных лучей.

Ощущение, которое овладело Дианой, когда она услышала эти слова, было сильнее, чем просто внезапная догадка. Задавая вопрос, она уже знала, каким будет ответ на него:

— Имя этой девушки известно?

— Конечно. Марта — персонаж самой романтической легенды, известной местным историкам-энтузиастам. Здесь когда-то жила семья Фэйрвезеров. Кстати, дом их уцелел. Это одна из наших достопримечательностей, хотя потомки продали имение и уехали из наших мест. Так и получилось, что одежда попала в собрание Исторического общества. Сегодня на аукционе за нее можно было бы выручить большие деньги, а в прошлом веке на нее смотрели лишь как на старые тряпки, имеющие только историческую ценность. Подобным путем к нам попадают многие экспонаты, хотя по большей части это никому не нужная рухлядь. У многих рука не поднимается выбросить бабушкину цветочную вазу или дедушкин ночной горшок, но и в доме хранить их они не хотят.

Она продолжала бы болтать без умолку — говорливость в этих краях не была исключительной привилегией Николсонов, — но Диана перебила ее вопросом:

— Если я правильно поняла, у вас сохранилась и другая ее одежда?

— Да. Она у нас в запасниках, если у вас будет время в выходные дни, приезжайте, я все достану специально для вас. По субботам я бываю здесь всегда.

— Вы необычайно любезны. Невозможно представить себе, чтобы смотритель музея в Нью-Йорке или Филадельфии был так внимателен к совершенно постороннему человеку.

— Мне это не в тягость. Знаете, у нас бывает не так уж много образованных, заинтересованных посетителей. Вы ведь спрашиваете о Марте неспроста?

Диана объяснила ей причину в самых общих чертах. Глаза Мэрили засияли.

— Вот чудеса! Я ведь читала о супружеской паре, которая выиграла в лотерею кучу денег и купила тот дом. Здесь все просто умирают от желания посмотреть, что они там сделали.

— Я всего лишь у них в гостях, — повторила Диана.

— Конечно, я понимаю. Но все-таки замолвите там словечко за нас, безденежных, прошу вас! Каждый год, чтобы собрать пожертвования, мы устраиваем экскурсии по усадьбам, паркам и садам. Их дом наверняка привлечет состоятельную публику, — она взглянула на часы. — А теперь извините меня, я побегу перекусить. Я ведь еще не завтракала. Так мы договорились на субботу? Просто приезжайте и спросите меня.

Она взяла свою сумку и вышла.

Оставшись одна, Диана осмелилась провести пальцем по краю отороченного кружевами рукава. При этом у нее не возникло никаких мимолетных и смутных ощущений, только жалость к юному существу, угасшему так рано, что, впрочем, случалось часто в те времена. Энди наверняка заметил бы, что окружение оказалось неподходящим, он уже захлебывался бы словами от счастья, если бы знал, что подлинная одежда Марты сохранилась и что придуманная и романтическая сказка оказалась еще более приторно-сентиментальной, чем он предполагал. Он умолял бы ее сейчас украсть или выпросить эти наряды, примерить подвенечное платье, покрыться накидкой…

Помимо воли Диана скривилась в брезгливой гримасе. Давать новый материал для фантазий Энди не входило в ее планы. До чего же хороша старинная одежда! Эмили она наверняка понравилась бы. Как, наверное, и любому другому неравнодушному человеку.

Обед с бедняжкой-Луисом (так она теперь называла его про себя) оказался не таким занудным, как она опасалась. Его усилия принарядиться на свидание привели к катастрофе. В своей рабочей одежде он выглядел куда привлекательнее, чем в спортивной куртке, огромные накладные плечи которой только подчеркивали худобу и хрупкость фигуры, которая под ней скрывалась. Тем не менее, когда он преодолел робость, а Диана тактично направила разговор в знакомое ему русло, он оказался неплохим собеседником. Основная тема разговора оказалась до боли похожей на жалобы Мэрили: отсутствие денег и внимания властей и как результат — утрата драгоценных источников знаний и красоты. Диана даже почувствовала легкий укол угрызений совести, слушая его речи. Он и Мэрили были бойцами маленькой, но отважной армии, сражающейся с превосходящими силами противника. И в награду они не получали от общества ничего. Хотя бы элементарного уважения, но и того им недодавали. «Интересно, — думала она, — сколько раз Луису советовали заняться делом, за которое платят хорошие деньги? Теми же компьютерами, к примеру…»

Именно эти мысли заставили ее быть с ним почти ласковой, пробудив в нем (как она поняла чуть позже) ожидания, которым не суждено было сбыться при всем ее уважении к нему. Она сумела не назначить ему новой встречи, но предвидела, что с ним еще возникнут проблемы.

Интересная находка бедняжки-Луиса состояла в пачке писем, полученных мисс Массер от подруги и наставницы. Как полагал Луис, они сохранились, потому что подруга была писательницей, и мисс Массер хотела сохранить их переписку для потомства и литературных критиков. Диане никогда не приходилось слышать об «Эмили Дюпрэ, литераторе», да и Луис признался, что узнал о ней только, когда наткнулся на письма. Заглянув в «Кто есть кто», он узнал, что она была автором серии сентиментальных романов с названиями вроде «Девушка в розовом» или «Жалоба одинокого сердца».

— Боже! — усмехнулась Диана.

— Да, они наверняка так же банальны, как и их названия, — кивнул Луис, — хотя ее книжки были довольно-таки популярны в начале века, — мода на такую писанину выветрилась сразу после первой мировой войны. Сомневаюсь, чтобы ее письма заинтересовали миссис Николсон.

Диана поспешила уверить его, что заинтересуют, и она почти не сомневалась, что так оно и будет — Эмили интересовало все. Она с благодарностью взяла копии, которые Луис предусмотрительно приготовил. «Нет ни малейшего повода чувствовать себя разочарованной, — подумала она. — Я же ничего особенного и не ожидала, верно?»

По крайней мере, за чтением писем она неплохо провела время, дожидаясь Мэри-Джо. Они позабавят все же Эмили. Писательница была о себе крайне высокого мнения (мягко сказано!) и многословно описывала роскошные подарки, полученные от джентльменов — поклонников таланта, интеллектуальные ленчи с цветом нью-йоркского издательского бизнеса, путешествия в Европу на океанских лайнерах, где обедать ее неизменно приглашали за капитанский стол. Неудивительно, что мисс Массер свято хранила эти эпистолы. Для деревенской девушки они были единственной возможностью попасть в блистающий мир знаменитостей, куда ей самой вход был заказан. Копии же своих писем к писательнице она не сохранила, считая их не стоящими внимания.

Наконец появилась Мэри-Джо, которая казалась безмерно уставшей, но счастливой своим триумфом на экзамене.

— Без ложной скромности: я выглядела сегодня очень недурно, — сообщила она, усаживаясь в машину рядом с Дианой.

— Рада, но не удивлена, — бросила та. — Когда тебе сообщат, получишь ли ты стипендию?

— Я ее уже получила, — Мэри-Джо произнесла это нарочито небрежно, но голос дрогнул.

— Неужели это правда? Поздравляю! Вот так новость!