Когда пируют львы. И грянул гром
Шрифт:
– Гарри, у меня будет ребенок.
Подбородок Гаррика дернулся, у него перехватило дыхание.
– Ребенок?
– Да, Гаррик. Я беременна.
– От кого? От Шона?
– Да, Гаррик. У меня будет ребенок Шона.
– Откуда ты знаешь? Ты уверена?
– Да, я уверена.
Гаррик выбрался из кресла и захромал по веранде. Остановившись у перил, схватился за них здоровой рукой; другая все еще висела на перевязи. Стоя спиной к Анне, он смотрел вдаль, туда, где за лужайками Теунис-Крааля поднимался заросший редколесьем склон.
Ребенок Шона. Эта мысль ошеломила его. Он знал, что Шон
Не сразу, исподволь до него дошел полный смысл того, что он только что узнал. Ребенок Шона – это же частичка его брата, та частичка, которая не погибла под копьями зулусов. Значит, он не совсем потерял Шона. А Анна… ей нужен для ее ребенка отец; невозможно представить, чтобы она хотя бы еще месяц прожила без мужа. И он тогда мог бы получить обоих, и частичку брата, и Анну – все, что он любил в этом мире. И Шон, и Анна. Она должна за него выйти, у нее нет другого выхода. Охваченный ликованием, он повернулся к ней:
– И что ты будешь делать, Анна? – В ее ответе он был уверен. – Шон погиб. Что будешь делать?
– Не знаю.
– Ребенка тебе иметь нельзя. Он будет незаконнорожденный.
Услышав это слово, она вздрогнула, и это от него не укрылось. Он был абсолютно уверен, что она в конце концов скажет.
– Придется уехать… куда-нибудь подальше… в Порт-Наталь.
Говорила она без всякого выражения. Лицо было спокойно, она знала, что он скажет.
– Скоро уеду, – повторила она. – Не пропаду. Что-нибудь придумаю.
Гаррик слушал, не отрывая от нее взгляда. Маленькая головка на широких для девушки плечах, остренький подбородок, кривоватые зубки, хотя вполне беленькие, – для него она имела манящую привлекательность, несмотря на что-то кошачье во взгляде.
– Я люблю тебя, Анна, – сказал он. – Ты же знаешь это, правда?
Она неторопливо кивнула, волосы колыхнулись на ее плечах, и взгляд кошачьих глазок удовлетворенно смягчился.
– Да, Гаррик, я это знаю.
– Пойдешь за меня замуж? – задыхаясь, проговорил он.
– А ты возьмешь меня такую? С ребенком Шона? – спросила она, хотя была уверена: куда он денется.
– Я люблю тебя, Анна.
Он заковылял к ней. Подняв голову, она смотрела ему в лицо. Про его ногу ей думать не хотелось.
– Я люблю тебя… а все остальное не имеет значения.
Он протянул к ней руки, и она не противилась.
– Ты пойдешь за меня, Анна? – дрожащим голосом спросил он еще раз.
– Да.
Руки ее неподвижно лежали у него на плечах. Он тихонько всхлипнул, и по лицу ее прошла тень отвращения. Она уже чуть было не оттолкнула его, но вовремя остановилась.
– Любимая, ты не пожалеешь об этом. Клянусь, не пожалеешь, – прошептал он.
– Надо все сделать как можно быстрей, слышишь, Гаррик?
– Да. Сегодня же поеду в город и поговорю с падре…
– Нет! Только не здесь, не в Ледибурге! – резко оборвала его Анна. – Пойдут разговоры. А я терпеть этого не могу.
– Тогда поедем в Питермарицбург, – согласился Гаррик, хотя и неохотно.
– Когда?
– Когда захочешь.
– Тогда завтра, –
сказала она. – Завтра и поедем.22
Кафедральный собор в Питермарицбурге находится на Чёрч-стрит. Мостовая серого камня, колокольня, посредине улицы – железное ограждение, газоны. На травке расхаживают важные, грудь колесом, голуби.
По мощеной дорожке Анна с Гарриком поднялись к собору и вошли в полумрак церкви. Солнечный свет проникал через застекленное разноцветными витражами окно, создавая внутри храма атмосферу таинственности. Оба очень волновались и, возможно, поэтому, стоя в проходе, держались за руки.
– Здесь никого нет, – прошептал Гаррик.
– Кто-то обязательно должен быть, – так же шепотом отозвалась Анна. – Попробуй открыть вон ту дверь.
– А что говорить?
– Как – что? Скажешь, что мы хотим пожениться, и все.
Гаррик все-таки не решался.
– Давай же, – прошептала Анна, легонько подталкивая его к двери в ризницу.
– Пошли вместе, – сказал Гаррик. – Я не знаю, что говорить.
Тощий священник за дверью поднял голову, поверх очков в железной оправе посмотрел на мнущуюся в дверях робкую парочку и захлопнул лежащую перед ним на столе книгу.
– Мы хотим пожениться, – сказал Гаррик и покраснел как помидор.
– Ну что ж, – суховато отозвался священник, – вы явились именно туда, куда надо. Заходите.
Он был несколько удивлен срочностью заказа, и они немного об этом поспорили. Потом он послал Гаррика за особым разрешением к мировому судье. Браком он их в конце концов сочетал, но обряд прошел как-то второпях и будто понарошку. Бормотание священника звучало очень тихо, почти неслышно; трепеща, они стояли перед ним и в огромном пустом соборе чувствовали себя совсем крохотными. Свидетелями у них стали две пожилые прихожанки, которые зашли в церковь помолиться: весь обряд они простояли с радостными лицами, а потом обе расцеловали Анну, а священник пожал Гаррику руку.
И вот наконец новобрачные вышли на солнечный свет. Голуби все так же с гордым видом расхаживали по газонам, а по улице трусил запряженный в дребезжащий фургон мул, которым правил темнокожий возница; он что-то напевал и время от времени щелкал хлыстом. Создавалось впечатление, будто ничего особенного и не случилось.
– Мы поженились, – с сомнением проговорил Гаррик.
– Да, – не стала с ним спорить Анна, хотя по голосу ее можно было понять, что она тоже в это не очень-то верит.
Бок о бок они зашагали обратно в гостиницу. По пути оба молчали и не притрагивались друг к другу.
Багаж им доставили в номер, а лошадей отправили на конюшню. Гаррик расписался в журнале, и портье улыбнулся:
– Я поместил вас в двенадцатый, сэр, это у нас люкс для молодоженов.
Он едва заметно подмигнул, и смущенный Гаррик промямлил в ответ что-то невнятное.
После обеда, превосходного кстати, Анна поднялась в номер, а Гаррик остался в комнате отдыха выпить кофе. Миновал чуть ли не целый час, когда он набрался храбрости и отправился к ней. Пройдя через гостиную к двери спальни, он нерешительно постоял и вошел. Анна лежала в кровати. Натянув одеяло до самого подбородка, она смотрела на него своими загадочными кошачьими глазами.