Когда поцелуя мало

– Боюсь, их постигла та же участь, что и крапиву.

– Мне жаль.

На этот раз он говорил искренне. И сожалел, что встал из-за стола, открыл дверь, выбрал Лоуэр-Хотон в качестве убежища. Дауэр-хаус, часть большого поместья, стоял изолированно на окраине деревни.

– Говорят, соседний коттедж пустует.

– Пчелы, бабочки и насекомые всегда живут на одном месте. – Она тряхнула головой, одна прядь выбилась из-под платка, девушка нетерпеливо заправила ее за ухо. – Я бы поступила по-соседски и позвонила, чтобы представиться, когда вернулась домой, но меня предупредили, что посетителей ты не жалуешь.

– Я здесь работаю, – пояснил он. – И у меня нет времени на общение.

– Понимаю. И даю слово, что не буду стучаться в дверь, чтобы одолжить чашку сахара.

– Я его не использую.

– Может, и стоило бы. – Ее губы дрогнули, но она сдержала улыбку. – Он не очень полезен для здоровья, но чертовски эффективен против сорняков.

– Судя по тому, что я видел в твоем саду, средство от сорняков должно быть на первом месте в твоем списке покупок.

– Прошу прощения?

– Ты должна признать тот факт, что твой сад немного…

Поняв, что его втягивают в нежелательный разговор, он остановился.

– Ну, – подталкивала она и, не дождавшись ответа, добавила: – Наверняка ты хотел сказать «заросший», а?

– Ты специально так делаешь?

Возможно. От нее пахло так возбуждающе, в ее глазах можно было утонуть, тем не менее она сумасшедшая. Наверное, еще и кошек разводит.

– А как к этому относится остальная деревня? Приехав в Лоуэр-Хотон, я заметил вывеску, свидетельствующую о том, что в прошлом году она получила золотую медаль на конкурсе «Самая ухоженная деревня». С сорняками этого бы не произошло.

– Удивительно, правда?

– Мне все равно. – Он решил положить конец этому разговору. – Не знаю, что случилось с твоей крапивой, но я выясню и позабочусь, чтобы это больше не повторилось.

Он дал ей понять, что хочет закрыть дверь. Однако она вновь помешала ему это сделать.

– Я точно знаю, что произошло. Ты нанял пару человек, которые подстригли лужайку, а все остальное просто отравили химикатами.

– Я никого не нанимал. В стоимость аренды входят услуги по уходу за садом и уборке. Люди, которые были здесь сегодня утром, просто делали свою работу.

– Значит, это все преднамеренно?

– Нет!

Бригада, прибывшая навести порядок в саду, спросила его о сорняках, он посоветовал делать то, что они считают лучшим.

– Но ведь ты не можешь отрицать, что твой сад зарос сорняками, они вторгаются и на мою территорию.

– Сорняки, – протянула она. – В отличие от твоего стерильного акра, моя двоюродная бабушка превратила свой сад в рай для дикой природы, и я намерена сохранить ее наследие.

Кусочек дикой природы?

Сад ужасно запущен. Все заросло сорняками. Ему сказали, что коттедж пуст.

Очевидно, больше нет. Но и не его дело указывать ей, как обращаться с собственностью.

– Я поговорю с рабочими. Такого больше не повторится.

Она отступила так, чтобы он смог закрыть дверь и вернуться за стол. К своему удивлению, он понял, что совсем этого не хочет.

– Ты сможешь спасти гусениц?

Теперь ему бы и хотелось продолжить разговор, только вот она не была расположена общаться.

– Я сделаю все, что в моих силах.

Она повернулась и зашагала прочь, а когда почти уже скрылась из виду, он крикнул ей вслед:

– Около реки много крапивы!

Глупец. Она наверняка знает об этом. И не услышала его. Или услышала, но сделала вид, что не слышала. Мгновение, и девушка скрылась из виду, оставив после себя только грязь на полу и жгучую боль в руке.

Как она сказала? Не трогать минут десять? Наверное, хотела, чтобы он страдал эти десять минут.

С другой стороны, учитывая ее сад, заросший крапивой, она, вероятно, знает, о чем говорит.

Жимми практически бежала и, оказавшись вне поля его зрения, прислонилась к стволу дуба, что рос около ворот коттеджа Люсьена. Она назвала героя Буба аль-Асада убийцей. Отчитывала его, как школьника. Невероятно!

Прилив адреналинового гнева отступил, и она почувствовала прилив стыда. Человек, который когда-то встречал опасность в бронежилете и шлеме, ветеран тысячи репортажей под огнем из всех горячих точек мира имел вид человека изможденного, опустошенного, слишком много видевшего.

Это был не тот загорелый энергичный мужчина, чье осколочное ранение она промывала и зашивала во временном госпитале, пока он продолжал говорить в камеру. Она сказала ему, что нужно более качественно обработать рану, раздраженная тем, что он отнимал время у других ее пациентов. У тех, в отличие от него, не было выбора находиться здесь или нет.

Уловив ее тон, он оглянулся и в какой-то момент действительно посмотрел на нее, будто за маской и одноразовыми перчатками хотел увидеть не какого-то безликого медицинского работника, наложившему ему временную повязку, а настоящего человека.

Он сделал шаг к ней, словно желая что-то сказать, но в этот момент взрыв сотряс временный госпиталь, наполнив воздух удушливой пылью, и она занялась эвакуацией раненых.

К тому времени, как у нее выдалась минутка перевести дыхание и подумать о нем, он уже ушел.

Она была поражена, когда, вернувшись домой, обнаружила, что они соседи. В деревенском магазине ходили слухи, что он арендовал Дауэр-хаус, чтобы написать книгу о своем опыте, но восторг от того, что среди них есть знаменитость, быстро угас.

То, что он не узнал ее, по идее, должно раздражать. Но она, накричав на него сейчас, радовалась, что тогда была в маске, а он слишком отвлечен, чтобы узнать ее. По словам Альмы Лейси, которая убирала, ходила за покупками и готовила для него, он проводил время взаперти, в своем кабинете. Служанка почти не видела его. Может быть, он много работает, хотя его бледность явно не от сидения перед экраном.

Он злился, смотрел на нее и не видел. Ушел в себя, в темные глубины, пустоту. И она в мгновение ока оказалась рядом, чтобы поддержать его. Ей знакома эта пустота, это отчаяние. Чувствуя его безошибочный отклик на ее близость, она хотела бездумного забвения физической связи, но на мгновение немного растерялась.

Дрожь пробежала по телу, осознание того, что одного прикосновения оказалось достаточно. И они бы срывали друг с друга одежду прямо там, на пороге.

Люсьен Грей – этакий медийный сердцеед, некий повод включить вечерние новости. И кто бы стал винить ее за то, что она воспользовалась моментом бессмысленной похоти.