Когда приходит любовь

После ужина Корнелия спросила Клэр, не хочет ли она принять ванну. Клэр уже давно не принимала ванну, мылась под душем, но она все еще чувствовала себя усталой, поэтому согласилась. Несколько секунд она крепко сжимала мех шубы, ей не хотелось ее снимать, пока Корнелия не сказала:

— Давай я тебе кое-что покажу.

Она прошла за Корнелией в спальню. Рядом с кроватью стояла вешалка со шляпами, шарфами, шалями, меховым жакетиком и парой курток. Корнелия показала Клэр свободное место.

— Мы повесим шубу здесь, чтобы ты могла взять ее, если вдруг ночью тебе этого захочется. Тебе не нужно будет даже вылезать из постели.

Тогда Клэр сняла шубу и тут же об этом пожалела. Ей нравилось, что в шубе она была похожа на медведя, в ней она казалась себе старше и занимала больше места, особенно ей нравилось, что шуба укутывала, защищала, как будто ее кто-то обнимал. И разумеется, она принадлежала ее матери, хотя в данный момент Клэр об этом думать не хотелось. Клэр взглянула на Корнелию, та ободряюще кивнула и повесила шубу.

После ванны Клэр надела пижаму, которую оставила для нее Корнелия — такую красивую, что она казалась нарядом. «Все в квартире Корнелии выглядит особенным, симпатичным, все гармонично подобрано», — подумала Клэр, глядя на себя в зеркало. Корнелия наверняка стояла в магазине, держа в руках белую скользящую ткань, которая струилась в ее руках. «Это я не возьму, — говорила она, — но я возьму вот это». «Элегантно, — сказала Клэр своему отражению. — Я выгляжу элегантно». Она заметила резные края зеркала, пуговицы на пижаме в форме цветков и то, как сама пижама отражает свет.

Таким образом Клэр привязала себя к настоящему, отодвинув будущую неизвестность. Поэтому на следующее утро, когда Корнелия сообщила ей, что возьмет выходной, Клэр подумала и спросила:

— А вы не можете взять меня с собой на работу? Я не буду никому мешать, обещаю. Вы даже забудете, что я там. — Потому что Клэр хотелось быть в обычном, деловом мире, в месте, где все для нее в новинку, где есть люди, на которых можно посмотреть. Когда Клэр предложила это, Корнелии захотелось обнять ее. Клэр поняла это по тому, как Корнелия взглянула на нее. Она не обняла ее, но сказала:

— Знаешь, мы пойдем в кафе, но только если ты пообещаешь мешать столько, сколько тебе захочется.

Заехал отец Клэр, чтобы взять составленный ею список — очень подробный. Другим Клэр просто написала бы «одежда» и подумала, что они найдут все, что нужно. Но с отцом сложнее. Отец поцеловал Корнелию, назвал Клэр ласточкой и спросил, ужинала ли она, хорошо ли выспалась и не надо ли ей чего-нибудь еще из дома, хотя держан ее список в руке, задавая этот вопрос.

Когда он ушел, Клэр и Корнелия не стали о нем говорить. Вместо этого Корнелия повернулась к Клэр, улыбнулась и спросила:

— Хочешь, я одолжу тебе что-нибудь из одежды?

Клэр выбрала толстый мягкий серо-голубой свитер, брюки шоколадного цвета и коричневые сапоги. Все пришлось Клэр впору и дало ей ощущение изысканности и взрослости. Она даже оставила норковую шубу на деревянном крючке и вместо нее надела на удивление легкую коричневую дубленку.

— Ты выглядишь изумительно, — сказала Корнелия.

— У меня такое чувство, что на мне маскарадный костюм, — призналась Клэр и быстро добавила: — Но мне нравится.

Когда Клэр оглядела кафе, ей показалось, что все надели маскарадные костюмы или хотя бы часть костюма. Там был ковбой. И бородатый человек в рубашке работника заправочной колонки с надписью «Баб». Были еще мужчина с козлиной бородкой в черном берете, хрупкая блондинка в огромных квадратных черных очках и прелестная женщина с каштановыми волосами в синем шелковом китайском наряде поверх джинсов. Она совала печенье в рот своей крошечной рыженькой дочке, которая сидела у нее на коленях в шерстяной матроске, шапке и красных туфлях, и то и дело размахивала рукой и посылала кому-то воздушные поцелуи.

Корнелия села за столик рядом с Клэр. Когда мужчина в черном берете вытащил сигарету и приготовился закурить, Корнелия легонько постучала по его плечу.

— Нет, Эгон, — сказала она, грозя ему пальцем. — Дети на борту. Ты знаешь правила.

Эгон зарычал, как злая собака, затем повернулся к Клэр:

— Ты ее опасайся. Настоящий диктатор. Правит железным кулаком.

Клэр очень серьезно посмотрела на него и очень серьезно сказала:

— Обязательно. Большое вам спасибо. — Эгон откинул голову и оглушительно расхохотался, затем надел пальто и пошел курить на улицу.

— Разве я сказала что-то смешное? — спросила Клэр.

— Не обижайся. Забавно, но не до такой степени. Вряд ли что-нибудь в истории всего мира было достаточно смешно для такой реакции. Но если бы Эгон рассмеялся, как нормальный человек, все бы в кафе повернулись, чтобы посмотреть на него и задуматься, какую шутку они упустили.

— Так нет? — спросила Клэр.

— Нет, — подтвердила Корнелия. — Ты умираешь со скуки?

— Мне здесь нравится, — сказала Клэр. — А что, все всегда так выглядят?

— Как будто они зашли в перерыв с двадцати съемочных площадок? Похоже на то. Вот почему моя подруга Линни никогда сюда не заходит. Еще она говорит, что ей следует похудеть на десять фунтов, вставить в скулы имплантаты и сменить имя на Луна, прежде чем мы ее сюда пустим. Но знаешь что?

— Она пришла, — догадалась Клэр.

— В самом деле, — подтвердила Корнелия. — И вот что я предсказываю: она до ушей влюбится в… — Корнелия показала на ковбоя.

— Она влюбится в ковбоя? — изумилась Клэр.

— Нет, не в Хейса. Его зовут Хейс, и он очень даже ничего, надо сказать. Нет, в его рубашку. В эту ужасную, отвратительную, кошмарную рубашку. Линни восхитится и обзавидуется. Ей сразу захочется такую же.

— Господь сказал: «Не завидуй», — заметила Клэр.

— Вот и скажешь это Линни, — предложила Корнелия.

— Я могу задать вам личный вопрос? — спросила Клэр.

Корнелия печально улыбнулась.

— Это будет справедливо, — сказала она. Клэр не очень поняла, что она имеет в виду, но все же решила спросить.