Когда приходит любовь
Шрифт:
— Ее это шоу изумило? — спросила я у Тео.
Мы сидели на моем диване, служащем Тео постелью. Клэр спала в моей комнате.
И он ответил:
— Да, это точное определение ее состояния.
Мне его слова показались хорошей новостью, и я почувствовала облегчение и надежду. И я стала говорить Тео о гибкости детской психики, но меня вдруг остановило выражение его лица, которое скорее говорило о беспокойстве и удивлении.
— В чем дело? — спросила я.
— Я рассматривал все это по-другому, — сказал он.
— И как ты это рассматривал? — нервно поинтересовалась я.
— Ты в курсе, что Клэр бывала на этом
— Ты не мог сказать «нет», — утешила я его.
— Не мог. И только потому не сказал. Но когда мы там сидели, среди счастливых семей, и ждали, когда шоу начнется, я не мог ни о чем думать, кроме: «С чего ты взяла, что ты такая храбрая? И во что это тебе обойдется?»
— Ох, — выдохнула я. Затем добавила: — Уверена, что ты прав. Уверена, что это было чересчур. — И, как потом выяснилось, он действительно был прав. Разумеется, он был прав. Но прежде чем я расскажу, что из всего этого вышло и что случилось в результате, я хочу рассказать вам, что происходило со мной, пока Клэр сидела, скрестив ноги, на мраморном полу в ожидании светового шоу, которое могло окончательно разбить ее сердце.
Смешно, но я чувствую себя виноватой, что прервала рассказ о Клэр и говорю о том, что еще совсем недавно было бы самым светлым моментом в моей жизни, возможно, единственным сияющим моментом. Было время, когда я готова была громко кричать с крыши о том, что сказал мне Мартин в парке в канун Рождества.
Итак, мой роман с Мартином с появлением Клэр не приостановился. История наша не подождала тихонько в уголке более подходящего времени. Вместо этого она неуверенно и неуклюже продолжала разворачиваться.
Вы знаете стихотворение Одена о страдании? Что в тот самый момент, когда Икар нашел свою смерть в океане, пахарь продолжал спокойно пахать землю. Думаю, вы понимаете, к чему я веду. Пока Клэр страдала, мы с Мартином продолжали пахать, то есть наши отношения продолжались.
Итак, вот что случилось. Мы шли через площадь, чтобы купить индейку разумной величины, и вдруг Мартин усадил меня на садовую скамейку и выжидающе посмотрел мне в лицо. Я, наверное, уже упоминала, что глаза у него поразительно красивые, и в тот момент, на скамейке, я это хорошо понимала. А Мартин умел смотреть на меня так, что мне казалось, будто он ко мне прикасается.
Он долго смотрел. Потом сказал:
— Сейчас не время говорить тебе об этом…
И я сразу догадалась, что он хочет сказать. Я почувствовала, что цепенею. Мне следовало сказать, что я знаю, о чем он собирается сообщить, но я молчала.
— Я каждый день удивляюсь. Я хожу с этим удивлением, лежу с ним и просыпаюсь с ним каждое утро, где бы я ни был. Я никогда не встречал таких, как ты, потому что в мире нет похожих на тебя.
Слова не были гладкими, он волновался, и было непохоже, что он их отрепетировал заранее, если вы это подумали.
— Корнелия, я тебя люблю. Неподходящее время сейчас об этом говорить, но я говорю. Я тебя люблю. И как ни сложно то, что происходит сейчас с Клэр, я надеюсь, что это к лучшему для нас, потому что, если мы собираемся соединить наши жизни, тебе нужно понять, какова моя жизнь, до конца.
И я хочу посвятить тебе свою жизнь, Корнелия.Тревога. При этих словах я почувствовала тревогу.
— Мартин… — начала я.
Но он остановил меня, печально улыбнувшись.
— Нет, я не делаю тебе предложения. Даже я чувствую, как это не вовремя. И я не хочу, чтобы ты сейчас что-нибудь говорила. Более того, я строго запрещаю тебе говорить. Я просто хотел сказать тебе, что люблю тебя, вот и все.
Он поцеловал меня, и я сказала:
— Смею я по крайней мере сказать спасибо?
— Нет, — улыбнулся он.
— Спасибо, — сказала я и тоже улыбнулась.
Может быть, вы знаете, что я должна была чувствовать тогда. Но вам следует понять, что все эти старые метафоры, которые используются, чтобы описать смятение, вдруг ожили, помолодели и весело забарахтались. Моя жизнь напоминала опасный аттракцион «Американские горки». Все развивалось слишком быстро. Мне некогда было перевести дыхание, голова шла кругом.
Нет, Мартин оказался не тем человеком, какого мне хотелось. Да, он прохладно относился к собственной дочери, даже когда она попала в тяжелое положение. Да. Это прохладное отношение меня беспокоило. И да — я ничего не забыла, — мои сомнения по поводу его отношения ко мне уже начали поднимать свои головы еще до появления Клэр в нашей жизни. В моей жизни. Ведь в его жизни она существовала со дня своего рождения, хотя, очевидно, не так, как хотелось и ожидалось.
Все это выглядит достаточно просто, но когда как следует подумаешь, все далеко не так просто. Во-первых, все вышеупомянутые причины, которые по меньшей мере должны держать Мартина на расстоянии, а по большей — заставить порвать с ним, не могут стереть все, что существует между мной и Мартином. Не могут, и все тут. Когда мы с ним вместе, только вдвоем, Мартин зажигал во мне жизнь, делал меня активнее, умнее. Он был ласковым, когда я нуждалась в ласке, нам нравились одни и те же вещи, и от этого за здорово живешь не отмахнешься.
Он был человеком из плоти и крови, такой же, как остальные, кто встречался мне в жизни. Когда он говорил, что любит меня, от его голоса перехватывало дыхание. Вы можете понять, о чем я говорю? Я не говорю о силе физической красоты. Я говорю, что мы с ним были близкими людьми. Я дышала его дыханием, моя кожа знала его кожу, мои нервные окончания искрили от его прикосновения. К такого рода отношениям я никогда не могла легко повернуться спиной. И он обладал вкусом, чувством юмора и элегантностью. Он был неизменно учтив, а о многих ли мужчинах можно это сказать?
Кстати, незнакомые люди останавливали его на улице, чтобы сказать, что он похож на Кэри Гранта.
И он меня любил. Теперь все ясно?
Я совсем запуталась. Не знала, что делать, поэтому поступила как последняя идиотка с человеком, который этого меньше всего заслуживает.
После того как он рассказал мне о световом шоу, мы долго сидели с Тео, расстроенные из-за страданий Клэр. Тео повернулся ко мне и спросил:
— Корнелия, ты уверена в Мартине? — Я не была готова ответить на этот вопрос, мне даже слышать его было тошно. Я была заведена, готовый костер, только спичку поднеси. Я знала, вопрос был по существу, но решила считать его риторическим, а поступать так было трусостью. Линни обязательно обозвала бы меня трусихой.