Когда пробуждаются вулканы

Алексей в общих чертах уже не раз слышал историю гибели отца — командира отряда Красной гвардии, но подробностей, как это произошло, не знал. Мать со слов Бастырева рассказывала, что отца предали. Но кто — осталось невыясненным.

— Вот что мне завещал Бастырев, — сказал Алексей и вытащил из кармана массивный ключ старинной работы.

Варвара Александровна тщательно осмотрела его. К дужке ключа оленьей жилой, продетой в треугольное отверстие, была привязана половинка истертого серебряного рубля.

— Никогда не видела, — покачала головой Варвара Александровна, возвращая ключ сыну.

На следующий день Алексей отправился в Амурскую. В доме Бастырева его встретила молодая женщина — дочь Серафима Петровича.

— Папа очень ждал вас, — заговорила она, как только Алексей снял пальто и прошел в гостиную. — Не хотелось бы умереть, говорил он, не выполнив своего долга.

— Я только третьего дня прилетел. Вчера не мог к вам заехать. Сегодня прямо с утра... Извините. — Соснин нерешительно спросил: — Вы не в курсе: о каком деле упоминал в письме Серафим Петрович?

— Разве вы не знаете? — в свою очередь спросила женщина.

— Нет, не знаю.

— Поэтому, наверно, вы не хотели принять от моего мужа ключ?

— Так это ваш муж был у меня вчера? — спросил он.

Женщина кивнула головой. Соснин был явно обескуражен. Женщина пояснила:

— Папа до последнего часа не переставал ждать вас. Когда начал отходить, вытащил из-под подушки ключ и сказал: «Завещаю Соснину». Хотел продиктовать записку, не успел, впал в беспамятство. В секунды просветления памяти отца я записала несколько слов. Бумажку вместе с ключом отправила вам. В бреду отец говорил о каком-то ящике, упоминал о документах и ценностях.

— А как же Серафим Петрович узнал мой адрес?

— Не знаю. В его бумажнике мы нашли вот эту записку.

Женщина достала из ящика стола лист белой бумаги. Адрес был написан четким почерком; почерк Соснину показался знакомым...

Через несколько дней Алексей получил письмо от Смоленского.

«Уважаемый Алексей Григорьевич! — говорилось в письме. — Очень сожалею, что не удалось встретиться и переговорить с Вами.

Мой боевой товарищ по борьбе с басмачами в Средней Азии Серафим Петрович Бастырев в 1929 году был оклеветан каким-то мерзавцем. В анонимном письме, пересланном в политотдел Н-ской дивизии из Якутского обкома, говорилось, что в 1922 году С. П. Бастырев предал отряд Соснина банде белых.

Мы не поверили и не могли поверить анонимке! Мы хорошо знали Серафима Петровича, знали его преданность революции, его чистую светлую душу.

В последнем бою с басмачами Серафим Петрович получил тяжелое ранение и долго пролежал в госпитале, а потом демобилизовался. Выздоровев, он два раза ездил в Оймякон, чтобы разыскать какие-то документы. По словам Серафима Петровича, эти документы должны были пролить свет на историю предательства отряда Соснина. Но обе поездки в Оймякон оказались безрезультатными.

Аноним не унялся. Спустя несколько лет в Хабаровский горком вновь поступило письмо на Бастырева. Время тогда было напряженное, и Серафима Петровича исключили из партии. Заступились за него старые товарищи. Я ездил в ЦК, после этого Серафим Петрович был восстановлен в партии. Очевидно, кто-то был заинтересован в том, чтобы убрать Бастырева с пути, скомпрометировать его.

Разыскать документы Бастыреву не удалось. А тут началась война. С год мы переписывались с ним, потом связь оборвалась. Мои письма возвращались обратно с пометкой на конверте: «Адресат выбыл». Попытки разыскать его оказались безуспешными. Только совсем недавно почта доставила мне открытку, в которой Серафим Петрович просил навестить его на станции Амурская.

Зная, что Вы собираетесь в те края, где Ваш отец и Серафим Петрович сражались за Родину, я хотел бы просить Вас навести кое-какие справки. Теперь надобность в этом миновала, так как Бастырев умер. И все же, если Вам представится случай помочь выяснению дела Бастырева, займитесь им.

Еще раз очень сожалею, что не встретился с Вами. Я надеялся, что самолет, на котором Вы летите, прибудет раньше, чем наш поднимется в воздух. Этого не случилось. О дне Вашего приезда мне сообщили Ваши родные. Мой шофер должен был отвезти Вас домой.

Крепко жму руку

А. Смоленский».

Вскоре пришла телеграмма от Каштан. «Срок выезда экспедиции 15-20 июня», — говорилось в ней.

— Наконец-то, — обрадовался Алексей.

Глава четвертая

ТАЙНА КЛЮЧА

Чтобы пролить свет на историю ключа, нам придется вернуться к давно минувшим событиям.

Серафим Петрович Бастырев и Григорий Васильевич Соснин бежали из Верхне-Колымска, куда были сосланы царским правительством в 1914 году за участие в антивоенной демонстрации.

После долгих скитаний Бастырев и Соснин вышли к Индигирке и расположились на отдых под ветвями старой лиственницы. Было начало осени. Тайга медленно погружалась в сон. Бурливая речка, обегая валуны, клокотала и пенилась.

Вскипел чайник. Соснин разлил в жестяные кружки заваренный ягодами шиповника кипяток. Пили молча, с наслаждением.

Неожиданно послышался шорох ветвей, и на поляну вышли два эвена-охотника. Это были братья Кун.

Соснин и Бастырев поднялись.

Все четверо, стоя по обе стороны костра, разглядывали друг друга.

— Здравствуйте, — нарушил затянувшееся молчание Соснин. Поздоровался и Бастырев. Охотники, устроившись возле костра, вытащили кисеты с табаком и протянули их новым знакомым. После первых затяжек завязалась беседа. А через час Соснин и Бастырев перебрались в стойбище эвенов. Стойбище было небольшое. Несколько юрт прижалось к лесистому склону сопки, чуть в стороне стояли лабазы, в которых хранились зимние пожитки, самоловы и непортящиеся съестные припасы.

После ужина Бастырев, Соснин и старший Кун уселись у костра и закурили.

— Русские приходят к нам только для скупки пушнины. Водки мало дают, пушнины много берут, — заговорил старший Кун. — Вы не покупаете пушнину, не торгуете водкой. Зачем же вы пришли в тайгу? Что ищете? Шаман говорит, что вы посланы злым красноглазым духом, что обитает в наших горах.

Бастырев, в ссылке изучивший эвенский язык, выслушав горячую речь Куна, рассказал, за что они сидели в тюрьме.

Не все понял старший Кун из рассказа Бастырева, но он проникся большим уважением к этим бежавшим ссыльным, которые хотели счастья всем людям.