Когда рассеется туман
Шрифт:
Она покачала головой вслед судомойке и повернулась к мистеру Гамильтону:
— Ну что, мистер Гамильтон, все уехали?
— Да, миссис Таунсенд. Я только что проводил последних гостей — лорда и леди Дэнис.
— А семья?
— Леди уже легли. Его светлость, майор и мистер Фредерик допивают херес в гостиной и вскоре тоже разойдутся.
Мистер Гамильтон положил руки на спинку стула и замолчал, глядя куда-то вдаль — верный знак, что сейчас прозвучит важная речь. Мы застыли на своих местах. Он откашлялся.
— Мы все можем гордиться собой. Обед удался, хозяева нами довольны. — Мистер Гамильтон гордо улыбнулся. — Более того — хозяин позволил
Под наши аплодисменты мистер Гамильтон извлек бутылку из буфета, а Нэнси тем временем достала фужеры. Я сидела тихо, как мышка, глядя, как мистер Гамильтон разливает шампанское, и пересчитывала фужеры, гадая, достанется ли один и мне. Я к таким церемониям не привыкла, нам с мамой как-то нечего было праздновать.
Когда на столе остался всего один пустой фужер, мистер Гамильтон сдвинул очки на кончик длинного носа и внимательно посмотрел на меня.
— Да, — сказал он наконец. — Думаю, сегодня даже юная Грейс может позволить себе капельку шампанского. Не каждый вечер хозяева удостаивают нас такой милости.
Я благодарно взяла фужер, а мистер Гамильтон поднял свой повыше.
— За здоровье тех, кто живет и работает в этом доме, — провозгласил он. — Желаю вам долгих и счастливых лет жизни!
Мы чокнулись, и я откинулась на спинку стула, попивая незнакомый напиток и чувствуя, как лопаются во рту пузырьки. И потом, до самой старости, стоило мне поднести к губам бокал шампанского, как я вспоминала тот вечер в Ривертоне. Нас переполняли восторг и благодарность к лорду Эшбери. Альфред улыбался мне, подняв свой фужер, и я робко улыбалась в ответ, слушая, как остальные обсуждают подробности обеда: у леди Дэнис потрясающие бриллианты, у лорда Харкорта современные взгляды на брак, а лорд Понсоби обожает картофель.
И тут раздался пронзительный звон. Все замолчали, всполошено переглядываясь друг с другом, пока мистер Гамильтон не вскочил со стула со словами:
— Что же я! Это же телефон! И выбежал из кухни.
Лорд Эшбери одним из первых в Англии освоил новый вид связи, и весь дом невероятно этим гордился.
Новый аппарат стоял в холле, возле выхода из буфетной, так, чтобы мистер Гамильтон мог без промедления ответить на звонок и переключить его наверх. К сожалению, такое случалось нечасто, так как мало кто из знакомых лорда и леди Эшбери мог похвастаться собственным телефоном. Тем не менее, аппарат вызывал почти что религиозное поклонение, и все зашедшие по делам под тем или иным предлогом наведывались в холл: своими глазами посмотреть на священный предмет и проникнуться невероятным уважением к прислуге Ривертона.
Потому неудивительно, что нас так взбудоражил нежданный звонок. К тому же, час был поздний, и удивление быстро сменилось тревогой. Мы замерли, навострив уши и затаив дыхание.
— Ал-ло-о-о? — нараспев произнес мистер Гамильтон. — Ал-ло-о-о?
В кухню пришлепала Кэти.
— Там что-то странное звенело. А-а-а, вы все шампанское пьете?
На нее зашикали. Кэти села за стол и принялась грызть ногти.
Из холла доносился голос мистера Гамильтона.
— Да, это дом лорда Эшбери… Майор Хартфорд? Да, майор Хартфорд здесь, у родителей… Да, сэр, сию же минуту. Как вас представить?.. Одну секунду, капитан Браун, соединяю.
— Майору звонят, — громко прошептала миссис Таунсенд, и мы приготовились слушать дальше. Со своего места я видела профиль мистера Гамильтона — приоткрытый рот, закаменевшая шея.
— Простите, сэр, —
сказал он в трубку. — Мне очень неприятно прерывать вашу беседу, сэр, но майора просят к телефону. Капитан Браун из Лондона, сэр.Мистер Гамильтон замолчал, но трубку не повесил. Он всегда ждал, когда заговорит второй собеседник, чтобы удостовериться, что звонок не сорвался.
Я вдруг заметила, как сжались его пальцы. Неужели я действительно это помню? Или уже потом придумала, что он напрягся и часто задышал?
Мистер Гамильтон бесшумно положил трубку и одернул куртку. Медленно вернулся на свое место во главе стола и остался стоять, крепко сжимая спинку стула. Оглядел всех по очереди. И тяжело произнес:
— Сбылись наши худшие страхи. В одиннадцать часов вечера Британия вступила в войну. Да хранит нас всех Господь.
Я плачу. Даже через столько лет я плачу о них. Странно. Это случилось так давно, те люди не были моими близкими, и все-таки теплые слезы текут и текут из глаз, скатываются по дорожкам морщин, высыхают на холодном ветру.
Приходит Сильвия, приносит салфетку и вытирает мне щеки. Для нее мои слезы — просто старческая немощь. Один из безобидных признаков преклонного возраста.
Она не знает, почему я плачу. Когда я перечитываю любимые книги, какая-то часть моей души требует иного конца. Так и тут — без всякой надежды я надеюсь, что война не наступит. Что в этот раз она обойдет нас стороной.
Смешно, не правда ли? Старушечьи бредни. Ведь вы не хуже меня знаете, что смерть не остановить и война уже на пороге.
Журнал «Мистери мейкер»
Зима 1998 года
Лондон: поклонников, с нетерпением ожидающих выхода шестой книги из серии «Инспектор Адамс», ждет разочарование. Автор, Марк Маккорт, приостановил работу над романом «Котел смерти» в связи с тем, что в октябре его жена, Ребекка Маккорт, скоропостижно скончалась от аневризмы.
Маккорт отказывается встречаться с журналистами, однако из достоверных источников нам стало известно, что после смерти жены писатель переживает творческий кризис. Британский издатель Маккорта «Рэймс энд Стокуэлл» дать комментарии также отказался.
Одно из американских издательств, «Формэн Льюис», недавно купило первый из пяти романов Маккорта за сумму, которая в открытой печати не разглашается, но число, по слухам, получилось семизначное. «Говорящее преступление» выйдет осенью 1997 года. Предварительный заказ — в Интернет-магазине «Амазон».
Ребекка Маккорт тоже была писательницей. Ее дебютный роман «Чистилище» — выдуманная история о незаконченной десятой симфонии Малера — был номинирован на литературную премию «Орандж прайз» в 1996 году.
Ребекка с Марком расстались незадолго до ее смерти.
НА ГЛАВНОЙ УЛИЦЕ
Надвигается дождь. Ноет поясница — самый тонкий метеорологический прибор. Всю ночь я пролежала без сна, тело маялось, как само Время: каждая косточка стонала и жаловалась, будто вспоминая о былой легкости. Я крутилась и ворочалась, безуспешно призывая сон, который все маячил где-то рядом — и не отгонишь, и не ухватишь. Досада сменилась усталостью, усталость — тоской, а тоска — страхом. Страхом, что ночь никогда не кончится, и я попала в западню, в мрачный, длинный бесконечный тоннель.