Когда рушится мир
Шрифт:
– Зар, ты вернулся!
– заорал Ахемен, и кинулся обниматься.
– Сколько времени прошло? Год какой? – спросил Макс.
– Да нисколько не прошло. Ты шел, шел и пропал, - орал восторженный царь. – А теперь появился из ниоткуда.
– Великий! – обратился к Пророку
– Я потом как-нибудь расскажу, может быть. Если решу, что вам надо это знать, - задумчиво ответил Пророк. – Но сейчас скажу только одно: Ох, и дел мы с вами наворотили.
Слуга, который принес веревку, стоял за спиной царя и по цвету напоминал полотно. Он судорожно пытался понять, убьют его за то, что он сейчас увидел, или не убьют.
Нибиру-Унташ повернулся к слуге, как будто прочитав его мысли, и произнес:
– Чтобы никому ни слова, понял?
Тот судорожно закивал, всем своим видом являясь воплощением ужаса.
– Чего стал, иди, - махнул рукой Первосвященник.
Тот припустил со скоростью молодой антилопы, и исчез в колоннах дворца.
– Он же всем разболтает, - укоризненно сказал Пророк.
– Именно на это я и рассчитываю, Великий, - усмехнулся жрец. – За нами из кустов еще пара евнухов подглядывает. Пусть болтают, это нам на пользу.
– А, ну да, - Макс задумался. – После того, что я узнал, действительно, не помешает.
– А что вы узнали, Великий?
– спросил снедаемый любопытством Нибиру-Унташ.
– Не могу рассказать, иначе это изменит ход событий. Да и, не поверите, все равно.
***
Год сорок восьмой от основания Империи. Ниневия.
– Старый я стал, - тоскливо сказал Пророк сам себе. – Сколько лет уже это долбаное завещание пишу, а воз и ныне там. И ведь даже сдохнуть нельзя, пока эту работу до конца не доведу.
Перед ним лежал огромный манускрипт, в котором было сто страниц с пророчествами, покрытых золотым тиснением. Ему нужно было просто его заполнить, а еще половина листов была девственно чистой.
Вторая книга, где были собраны его пожелания к далеким потомкам, тоже шла тяжеловато. Он уже написал, чтобы не трогали леса Амазонки и африканские просторы. Слоны и носороги будут жить и процветать в его новом мире.
– Так, что там Ардашир просил? Ага, индусы! Пометим! – он опять разговаривал сам с собой.
– Вьетнамцев исключаем, невиновны…
– Великий лес! Так, с этим что делать? Хрен с ним, пусть растет. Пишем: "Великий лес севернее Воронежа не рубить". Вот! Пусть потомки приучатся пользоваться тем, что есть. А то безбрежные пространства и неистощимые ресурсы избалуют их.
– Ах да! Мои личные предки в какой-то заднице оказались. Плохой я потомок. Пишем:
«Люди слова, что выйдут из северных лесов, ничем персов не хуже, и во всем им равны». Вот! А то братья-славяне третьим сортом считаются. Непорядок!
– Так, самое главное забыл! Вы же там меня любителем мальчиков считаете! – и он написал на первом листе:
«Моей любимой и единственной жене Ясмин, светочу моей жизни, посвящается».
Конец.