Когда сбываются мечты

— Я ему не понравилась. Думаю, это очевидно.

— Просто у него еще не было возможности узнать тебя получше.

— Зато у него уже есть предвзятое мнение обо мне, — вздохнула Рошель. — Кажется, Мэвис удалось стать его любимицей, и она не намерена уступать свои лавры кому бы то ни было.

Доктор Бушнелл усмехнулся:

— Только не позволяй ей взять над тобой верх. Ты стоишь десятка таких, как она, Рошель.

— Я в этом не уверена, — призналась девушка.

Доктор Бушнелл некоторое время задумчиво ее рассматривал.

— Это на тебя не похоже — так себя вести.

— Я просто немного подозрительна, вот и все, — быстро сказала она.

— Ты гуляла с Таем?

Рошель вспыхнула:

— Да.

— Ты быстро действуешь.

— Это была не моя идея.

Доктор Бушнелл вновь усмехнулся:

— Я не собираюсь читать тебе проповеди. Ты все здесь делаешь правильно. Но меня беспокоит Митчел. Похоже, у него депрессия. Если сможешь, постарайся его вытащить. Узнай, что у него на уме.

— Лучше попросите это сделать Мэвис.

— Мэвис! — с оттенком отвращения воскликнул доктор. — Я не доверяю этой маленькой лисе и хотел бы поскорее от нее избавиться.

Рошель удивленно уставилась на старого доктора. Это было не в его правилах — судить о ком-либо и высказывать свое мнение вслух. По крайней мере, о людях своей профессии.

— Я постараюсь, доктор Бушнелл, но он слишком уж настроен против меня…

— Я делаю ставку на тебя, девочка. А теперь беги и скажи Нетти, что я остаюсь на ужин, пригласят они меня или нет.

Рошель со смехом вскочила и направилась на кухню, но у самой двери вдруг обернулась к доктору:

— Мистер Митчел сможет подняться на ноги? Сможет снова работать?

— Я считаю — да. Но это будет нелегко, ты же понимаешь. Ему понадобится помощь.

— Ясно, — задумчиво пробормотала девушка.

Позже, за ужином, доктор Бушнелл ел с аппетитом и поддерживал разговор, рассказывая веселые истории из жизни городского госпиталя. У него каждый день появлялась новая байка о врачах и пациентах.

Мэвис отнесла поднос с едой мистеру Митчелу и присоединилась к ним за столом. Она томным взглядом смотрела на Тая и игнорировала остальных. Доктор Бушнелл заметил это, пожал плечами и подмигнул Рошель. И от этого у девушки на сердце стало гораздо легче, чем было, когда она сюда приехала.

Как только с ужином было покончено, Мэвис бросила взгляд на свои часики:

— Мисс Роджерс, я уступаю вам ночные часы дежурств у мистера Митчела, а сама возьму дневные. Будем чередоваться.

— Да? — Рошель посмотрела на Тая, ища подтверждения.

Тай старательно избегал ее взгляда. Видимо, именно об этом Мэвис и говорила с ним сегодня утром.

— Вам уже пора приступить к своим обязанностям, мисс Роджерс, — напомнила Мэвис.

Рошель извинилась, встала из-за стола и поспешно вышла. Ей на самом деле было все равно. Ночью меньше работы — большую часть времени мистер Митчел будет спать. Но она понимала Мэвис — той хотелось освободить ночные часы для свиданий с Таем.

Мистер Митчел уже закончил с едой и отодвинул поднос. Рошель забрала его и наклонилась, чтобы поправить постельное белье. Но старик от нее отмахнулся:

— Перестаньте суетиться!

— Не хотите растереть спину сейчас?

— Вы знаете, что я не растираюсь, пока не приму пилюлю на ночь, — злобно ответил он.

— И вы никогда не устаете от одного и того же заведенного порядка? — спокойно спросила Рошель. — Думаю, было бы хорошо внести немного разнообразия…

— Мисс Роджерс… — Старик с трудом приподнялся на подушках. — Здесь приказания отдаю я. Это ясно?

— Вполне. Я только предлагаю…

— Меня не интересуют ваши предложения!

Рошель с подносом в руках отошла от кровати. По дороге на кухню она обнаружила, что дрожит. У нее и прежде бывали трудные пациенты, но ей как-то удавалось находить с ними общий язык. Интересно, мистер Митчел ко всем сиделкам так относился? Видимо, ко всем… кроме Мэвис.

Мэвис Доналд не вызывала у него враждебности. Как она исхитрилась завоевать его доверие? Судя по тому, что успела заметить Рошель, Мэвис была достаточно компетентна, как сиделка, но не более того. И все же она очаровала старика сладкими речами, и тот полностью капитулировал, как изголодавшийся по любви и ласке маленький мальчик. Может, когда Рошель впервые появилась в «Белых дубах», Митчел пребывал в плохом настроении и просто-напросто сорвал на ней злость? Нет, вряд ли — слишком много ярости было в голубых умных глазах.

Вернувшись в комнату пациента, Рошель поинтересовалась, не нужно ли ему чего, но старик не удостоил ее ответом, и девушка ретировалась к креслу у окна и села там на случай, если ему все-таки что-то понадобится. Но чувствовала она себя не в своей тарелке, как будто оказалась не в том месте, не в том обществе, вообще не в том мире.

В восемь часов Рошель вновь сходила на кухню за стаканом теплого молока. Дав старику пилюлю и сделав ему массаж, она поудобнее устроила его, выключила свет и подождала, пока он уснет. Ей нужно было бы и самой немного подремать… Когда старик пронзительно закричал, Рошель мгновенно проснулась. Потянувшись к выключателю, она зажгла свет и бросилась к кровати. Он сидел с широко открытыми, ничего не видящими глазами, бледный и испуганный.

— Мистер Митчел, — прошептала девушка. — Очнитесь, мистер Митчел. Вам приснился дурной сон.

Она тихо потрясла его за плечо, положила руку на лоб и заставила улечься на подушку. Через мгновение он смежил веки и вскоре вновь открыл глаза. На этот раз он уже не спал и пристально смотрел на сиделку.

— Это был кошмар, — произнес он дрожащим голосом. — Ужасный сон… ужасный… Я… У меня не было ног, сестра. У меня не было ног!

Рошель нежно дотронулась до его плеча и покачала головой:

— Это был всего лишь сон, мистер Митчел. Теперь все закончилось.

— Нет, — возразил он с мукой на лице. — Нет, не закончилось. У меня есть ноги, но какой от них прок? Я чувствую только половину тела, да и то не всю. Только одна сторона еще в порядке. А ноги…

Митчел еще не заговаривал с новой сиделкой о своем инсульте и его последствиях, и Рошель подозревала, что он и не стал бы ничего говорить, если бы не этот ночной кошмар, под впечатлением которого старик продолжал находиться и благодаря которому у него возникла потребность поговорить с кем-то, чтобы развеять свой ужас словами.