Когда стреляет мишень
Шрифт:
Кстати, как тебе ваш новый сотрудник?
— Алексей... Каледин его зовут, что ли?
— Он, родимый. Ловок, черт, конечно, не хуже Тихомирова, а то и похлеще. Бывший беспределыцик. Я наводил справки по соответствующим каналам. Налимыч его уже прощупывает.., возможно, что и привлечем к сотрудничеству.
Только опасно с ним.., вдруг подослали? Хотя, конечно, не похоже. Так что, он понравился тебе, а?
— Пон.., ну какая разница? Сам подсунул мне мужика, а теперь спрашиваешь, как он?
— Да вообще-то я для того и подсовывал, как ты выразилась.
— Мужик как мужик. И ничего он там не
— Я так и думал.
— Ну, я пошла?
— Да, иди.
Мягко хлопнула дверь иномарки, и Алая Пантера упругой походкой проследовала к парадному входу ночного клуба «Центурион». Мужчина проследил ее взглядом, а потом вынул «сотовик» и, нажав на одну кнопочку, проговорил:
— Катя спеклась. Я думаю, что ее пора увольнять. Выполняйте.
Начало первого рабочего дня (точнее, рабочего вечера, переходящего в рабочую ночь) Свиридова выдалось довольно тихим и без особых эксцессов — если вообще можно назвать тихим времяпрепровождение, когда грохочущая музыка (в этот день была дискотека) не дает услышать собственного голоса. Ну, и если не приравнивать к эксцессам обнаружение в женском туалете обколотого героином молодого человека, завалившегося в кабинку на манер мешка с мукой и там вырубившегося.
Да так основательно, что его не сумели привести в чувство ни обнаруживший его охранник, ни присланный на подмогу с входного фэйсконтроля Влад.
...Вероятно, впервые в профессиональной карьере Свиридова его использовали в таком сугубо утилитарном качестве, на которое вполне можно было подвигнуть любого привокзального грузчика.
Хотя совсем недавно Иван Сергеевич Тихомиров дал очень высокую оценку его физическим кондициям и спецподготовке.
Гладиаторских боев в этот день не было, и потому Алая Пантера и ее подруги сидели в зале на общих правах и, как видел Свиридов, расплачивались за выпивку и еду точно так же, как это делали все остальные.
Свиридов даже один раз присел за столик к девушкам из гладиатор-секс-шоу и выпил бокал слабоалкогольного коктейля. Налимыч в то же самое время сидел у себя наверху и вовсю квасил с какими-то заезжими важными бизнесменами, так что Влад мог не опасаться, что он разделит судьбу тех двоих, что рискнули накануне напиться с Кириллом Геннадьевичем и тут же потеряли работу.
...Девушки были сильно навеселе.
После двенадцати они пошли танцевать, и только Катя, которая, кажется, набралась особенно основательно, не осчастливила своим посещением танцпол. Она обняла Влада за шею и начала сбивчиво говорить какие-то глупые, раздавленные, незначащие слова, которые тут же срывало и уносило мощным музыкальным шквалом.
Фокин всегда называл его «веерным»;
— Ты понимаешь.., вот я.., значит.., когда мы тут работали... — доносилось до Влада сквозь грохот мощнейших «маршалловских» колонок, — мы тут как отстой.., хватай и беги.., в-вот...
Все это решительно не поддавалось никакому анализу, и Свиридов собирался уж было встать и уйти, как вдруг услышал нечто, что заставило его замереть в изумлении:
— А вот ты не знаешь.., ты думаешь, что тут главный этот... Нили... Налим. Он так, плывет по течению.., а этого ты не видел... Адриана. Он страшный.., я не знаю, как я могу оставаться тут, нужно бежать без
оглядки куда-нибудь на юг Африки... М-мадагаскар, только подальше от него.., но меня просто тянет каким-то магнитом.., он жуткий и самый лучший.., вот.Это имя — Адриан — произвело впечатление удара молнии. Влад резко повернул голову и скороговоркой произнес:
— Как ты сказала?
— А.., что именно?
— Адриан? Ты ведь именно это имя назвала?
— Да... Адриан. А что? Ты его знаешь?
Несмотря на темноту и судорожные, рваные блики светового шоу, Свиридов успел заметить, как тень конвульсивного животного страха перекосила ее лицо: как будто она почувствовала, что сказала непозволительную глупость человеку, который, быть может, передаст ее неосторожные слова тому, кто вызывал у нее такой страх и одновременно какое-то неизъяснимое, цепкое, ни на секунду не отпускающее чувство преклонения и благоговейного трепета.
— Нет. Просто ты так говорила о нем, что я почувствовал ревность.
Это был верный ход. Девушка как-то сразу расслабилась, и на ее лице появилось нескрываемое облегчение и нечто очень смахивающее на радость: Влад удачно польстил ее женскому самолюбию.
— Да он совсем другой, чем ты.., ты все не так понял, Алеша.., просто...
Катя явно замялась: вероятно, в ее одурманенное возлияниями сознание начала грубо, неудержимо вторгаться мысль, что она говорит ненужные и опасные вещи — опасные прежде всего для нее самой.
— Редкое имя — Адриан, — проговорил Свиридов и поднялся со своего места.
— Ты куда? — испуганно спросила она.
— Я же на работе, Катя. Если я буду сидеть сложа руки и говорить с тобой о разных занимательных вещах, то это может не понравиться Николаю Алимычу.
Девушка хрипло засмеялась.
— На-а-алимычу? Да что он значит? Он «шестерка».., только и знает, что укладывать девчонок под всяких выгодных ему уродов.., вроде тебя!
Она с силой толкнула Влада куда-то в район бедра, он чуть пошатнулся и, с ироничной усмешкой погладив ее по голове, направился от столика к выходу из клуба, где сегодня сидел на фэйс-контроле.
...Девчонка явно в состоянии аффекта, думал он. Говорит об Адриане, хотя это имя явно жжет ей губы. Адриан.., этого редкого имени не забудет и он, Влад Свиридов. И если она в самом деле имела в виду Адриана Панича, человека со множеством имен и со множеством лиц, то, в таком случае, ей может угрожать опасность.
Никогда не стоит произносить всуе имя Адриана Панича.
Возможно, она видела его сегодня, и его поведение внушило ей тревогу, и теперь она напилась, чтобы заглушить это упорно прорастающее, словно трава сквозь асфальт, смутное, будоражащее и тоскливое чувство обреченности.
В этот момент в фойе клуба вошел Иван Сергеевич Тихомиров, в девичестве Афанасий Фокин. Его появление прервало бесплодные размышления Свиридова.
— А, мое почтение! — воскликнул он, увидев Свиридова. — Рад тебя видеть, Леха. А то тут обычно торчат мерзкие хари вроде уволенного на прошлой неделе Кирюхи Казакова.
— У него, конечно, не мерзкая, — пропела античная гардеробщица, кокетливо теребя край своей белой туники, — а вот у тебя, Иван Сергеич.., почему ты позавчера пробил «стрелу», а, мерзкий тип? Ведь обещал же прийти, сукин ты кот!