Когда сверкает молния (сборник)
Шрифт:
Да, здесь даже трава рождается красной!
Ангола... Луанда... Кабинда... Названия женского рода...
Я увожу с собою на Родину статуэтку из железного дерева. Черная женщина поднимается с колен. Поднимается к новой жизни, к радости и свету, которых никогда не было до последних времен над этой землей.
Гляжу на изображение и думаю: крепко, однако, железное дерево, неподвластно оно времени и суровым ветрам действительности!
Не так ли и ты, Ангола, обретя свободу, поднимаешься сейчас на ноги. Гордая, непреклонная, непобедимая!
ЦВЕТЕТ ЛОТОС
В феврале на север Вьетнама приходит благодатная весна. Светит яркое солнце. Веет теплый ветерок. Вспыхивает нежным цветом персиковое деревце, созвездия цветочков его в это время можно увидеть
По древней традиции Новый год во Вьетнаме встречается по лунному календарю. Когда я прибыл впервые на эту землю, праздник Тет, так называют здесь новогодние празднества, выпал на начало февраля.
Поблескивали за окнами автобуса водяными блюдечками квадраты рисовых полей. Медлительные буйволы тянули плуги, переворачивая мокрую землю, готовя ее к посадкам рисовой рассады.
У каждой земли есть свои приметы. Во Вьетнаме они особые. Первое, что бросается в глаза, когда сойдешь с трапа самолета в ханойском аэропорту — это двухэтажное здание, вконец разрушенное бомбардировками. До такой степени оно разбито, что даже восстанавливать его не стали, просто построили новое.
Второе, что сразу же выхватил мой взор — повсюду около мостов, вдоль мало-мальски значительных дорог зияют черными амбразурами давнишние, еще со времен французов оставшиеся доты. Они обомшели, пробилась через бетон трава. И какой парадокс! Многие из них превращены сегодня за неимением других, более подходящих помещений, в настоящие свинарники и курятники.
Петухи горланят на весь Вьетнам со стальных шапок вчерашних огневых точек, откуда совсем недавно летел убийственный свинец.
А в воронках от разрывов бомб, которым нет числа, цветет вовсю лотос — символ любви, добра и счастья. Это третья примета.
Не всюду пока залечены раны войны, но увидишь этот цветущий лотос в бомбовой воронке, огоньковый цвет персикового дерева, увидишь ровные квадраты рисовых полей и поймешь: народ неистребим, хотя и многое повидала эта земля. Много сейчас ржавеет металла в ней. И грабили ее, и бомбили, и затапливали кровью... Не потому ли река, на которой стоит Ханой, называется с древних времен Красной рекой? Мост через нее, протяженностью в два километра, построенный еще во времена французского господства, был тоже разбит американскими бомбами. Всего за сорок дней народ восстановил его, вновь пошли по нему в центре — железнодорожные составы, а по обеим сторонам — пешеходы и грузовой транспорт.
Не дают покоя этой земле!
И праздник не дают встретить спокойно. Оказывается, у вьетнамцев есть традиция, точно такая же как и у советских людей, встречать Новый год в кругу друзей, в кругу семьи. Где бы ни находился человек, в ночь под Новый год он стремится к себе домой. Этим в свое время воспользовались и полпотовские головорезы, ударив шквальным артиллерийским огнем, когда в приграничных подразделениях многим бойцам были даны увольнительные. Этим воспользовались и китайские войска, напав на города и селения Северного. Вьетнама.
Конечно, в бдительности своей народ, как всегда, не смыкает глаз ни на минуту, как не смыкал их в дни яростной борьбы за свою свободу, за светлый день и за будущую жизнь объединенной страны.
И вот аэропортовский тракт вливается в главную дорогу, в дорогу № 1. Она соединяет собою, как кровеносная артерия, Север с Югом, Ханой с Хошимином.
Нет числа дорогам на белом свете. Поди сосчитай — сколько их, больших и маленьких, проселочных с двумя колеями и бетонированных. Но для народов мира, поднявшихся на борьбу за свободу и справедливость, есть одна главная дорога — это дорога Москвы, столбовая дорога Страны Советов, для которой мир на земле и интернациональная дружба народов — главная задача современности.
Перед тем, как начать рассказ о Вьетнаме, хочу вспомнить один эпизод, не касающийся непосредственно темы, но символизирующий многое.
В конце февраля вылетали мы из Ханоя в Москву. Пять часов пути пролетели быстро, под крылом прекрасного ИЛ-62 показался залитый солнцем Бомбей — портовый индийский город. Сверху из-под крыла самолета он хорошо виден. Сначала показались белые колоннады высотных зданий центра города. Красивые, они с птичьей легкостью тянулись с земли к небу. А вокруг них
благоухала изумрудная зелень деревьев. Прямолинейные стрелы улиц, устремлялись к центру. Но не эта красота обожгла мое сердце. Нет, увидел я совсем другое, услышал биение сердец рабочей Индии.Бомбей, будто ласточкиными гнездами, облеплен со всех сторон рваным железом, битой черепицей, поломанным шифером строений бедняцких хижин, прилепленных вплотную друг к дружке. Они тесно обступили взлетающую белизну центральных домов города.
Пока заправлялся наш самолет, пока сменялся экипаж, я стоял на бетонированной площадке, подставив лицо жгучему солнцу. И вдруг совсем недалеко, за оградой бомбейского аэропорта, я увидел вновь уже не с неба, а с земли коричневые мазанки, ребятишек, ползающих в пыли, толпу народа на небольшой возвышенности и над двумя крышами ласточкиных гнезд — два красных флага. Я догадался — это вышла беднота Бомбея посмотреть, хотя бы издали, на частичку Советской страны, на легкокрылый ИЛ-62, который вот-вот взмоет в небо и возьмет курс на главную дорогу мира — на Москву. И мне стало невыразимо жалко, что я не могу разглядеть их глаз. Мне пришлось догадываться, что именно выражали они в данный момент. По всей вероятности, в них вскипала жгучая тоска о простом человеческом счастье и некая зависть к людям, сидящим сейчас в салоне самолета. Я вновь понял, для всех обездоленных в этом мире сегодня главная дорога та, по которой идет моя родина. А в памяти отчетливо и гордо пробудились слова пророчества великого Достоевского:
«Земля наша, — вещал он, — может быть, в конце концов скажет новое слово миру... Русская душа, гений народа русского, может быть, наиболее способны, из всех народов, вместить в себя идею всечеловеческого е д и н е н и я, б р а т с к о й л ю б в и, т р е з в о г о в з г л я д а, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия. Это не экономическая черта и не какая другая, это лишь н р а в с т в е н н а я черта, и может ли кто отрицать и оспорить, что ее нет в народе русском?..»
Припомнились мне индийские специалисты, проходившие когда-то практику в Уфе на нефтеперерабатывающих заводах. Башкирия отдавала свои знания и опыт народу страны, недавно освободившейся от оков векового владычества Англии. Мне вспомнился Толька Сыромятников из села Юмагузино. Их дом стоял напротив нашего. Мы вместе ходили в одну школу и даже в один класс. Бегали по одним и тем же тропинкам детства. Потом наши дороги разошлись. Я стал журналистом, он — нефтяником. Перед отлетом сюда узнал, что Анатолий Сыромятников долгое время работал в Индии, помогая соседней стране осваивать новую для нее промышленность. Попутно вспомнился и другой земляк, с которым учились в одной школе. Муртаза Губайдуллович Рахимов, в то время — главный инженер Уфимского нефтеперерабатывающего завода имени XXII партсъезда, а ныне — директор этого предприятия. А давно ли в трудные послевоенные годы мы с ним собирали у обочин проселочных дорог зеленую крапиву и лебеду для жиденького супа? Давно ли ловили пескарей на Иртюбяке, ходили на сенокос? Муртаза Губайдуллович больше двух лет проработал в Корее, в городе Унги, где под руководством советских специалистов возводился нефтеперерабатывающий завод.
В памяти моей всплывает один факт за другим, и постепенно создается огромная картина дружеской помощи одной только нашей Башкирии. Я не беру уж весь Советский Союз, потому что книга эта из лирической публицистики превратилась бы в простое перечисление фактов, фамилий и дат.
...Дорог на свете много. Во Вьетнаме две главные дороги: первая соединяет, как я уже сказал, Ханой с Хошимином. И есть еще одна, которая в сердце у каждого вьетнамца, ее и дорогой-то раньше не называли, а просто — тропой Хо Ши Мина. Горная дорога проходила через дикие джунгли. Со всего Севера стекались к ней стремительными ручейками и тайные тропы, и открытые. По ней на марионеточный Юг в годы войны день за днем к подпольщикам и партизанам несли на плечах, везли на велосипедах не только листовки и свежие партийные газеты, не только рис и рыбу, но и пулеметы, части боевых машин, которые затем монтировались на месте. Как кровеносная жилка на виске, бесперебойно пульсировала эта дорога в годы освободительной войны. Она, как и дорога № 1, шла от сердца родины Ханоя, несла живительную силу борцам Юга.