Когда тело говорит НЕТ. Цена скрытого стресса
Шрифт:
Психоаналитический анализ женщин с раком молочной железы, проведенный в 1952 году, дал аналогичные результаты. Пациентки демонстрировали «неспособность должным образом выражать гнев или реагировать на агрессию или враждебное отношение (что скрывалось за маской доброжелательности)». Исследователи считают, что «через отрицание конфликтов и излишнюю готовность к самопожертвованию» проявляются нерешенные проблемы7.
Исследование доктора Сандры Леви и ее сотрудников из Национального института онкологии США, которые изучали взаимосвязь между активностью естественных киллеров и паттернами управления эмоциями в случае рака молочной железы, показало, что «подавление гнева и пассивная, стоическая реакция на раздражители, по-видимому, связаны
«Очевидно, что я пыталась найти ответ на первые вопросы, которыми начинают задаваться все, у кого диагностировали рак: „Чем я это заслужила? Почему именно я? Я где-то оступилась?“ Раз за разом я прокручивала в голове эти вопросы. У меня не было предпосылок для развития рака молочной железы. Я кормила грудью своих детей до 21 месяца. В молодости немного курила. Не злоупотребляла алкоголем. Занималась спортом. Следила за калорийностью питания. Со мной не должно было этого случиться», — говорит Анна, мать троих детей, у которой восемь лет назад, когда ей было уже за сорок, обнаружили подозрительное уплотнение. У Анны оказалась наследственная форма рака молочной железы.
Даже в тех редких случаях, когда наследственность является основным фактором возникновения болезни, ее наличие не объясняет, почему у одних развивается рак молочной железы, а у других — нет. Анализ ДНК показал, что Анна унаследовала ген рака молочной железы от отца. Родственников, которые были старше ее и имели такой же ген, рак миновал. Анна уверена, что в ее случае именно стресс стал главной причиной развития рака. Ее первый муж, бизнесмен, психологически угнетал ее на протяжении всего брака. Ближе к концу их отношений она подверглась физическому насилию.
«Если спросить меня, почему я заболела раком, то я отвечу: причина в том, что, будучи в браке, я постоянно занималась саморазрушением. Я находилась на грани самоубийства…»
«Я не уважала себя. Я все еще недостаточно хороша для того, чтобы заслужить твою любовь? Я будто жила со своей матерью. Он был в точности как моя мать. Мной всегда были недовольны. Оглядываясь назад, я думаю о том, как я вообще могла согласиться на этот брак. Я часто рыдала из-за этого на приеме у психотерапевта. Как я могла так с собой поступить, ведь я сама себе навредила. Я думаю, что причинила вред не только своей психике, но и телу».
«В итоге я стала ощущать, что исчезаю как личность. Я принимала по восемь рецептурных препаратов в день: от депрессии, тревоги, бессонницы, боли, проблем с кишечником. Передо мной встал выбор: умереть или уйти от мужа. В этот момент сработал инстинкт самосохранения, и я ушла от него».
Пример Анны полностью соответствует «излишней готовности к самопожертвованию», которое в 1952 году описывалось в психоаналитическом исследовании пациенток с раком молочной железы. Она единственная из четырех братьев и сестер, кто заботится об отце, которому теперь уже за восемьдесят.
«Он задевает меня за живое. Я ужасно себя чувствую, когда у него какие-то проблемы. Я ужасно себя чувствую, когда он звонит и говорит: „Мне так одиноко — теперь мне некуда податься и нечем заняться“. Моя сестра, которая, по-моему, та еще стерва, говорит: „Слушай, это его проблема, он сделал свой выбор“.
Он закатил скандал, когда полтора года назад я попросила его на месяц перейти на патронажный уход. Он лежал в больнице, где я ежедневно проводила все свое время, сидела с ним целыми часами. Он вышел, и я поняла, что если продолжу за ним ухаживать, то у меня случится нервный срыв. Я разыграла карту онкологии, сильный козырь, и в присутствии социальных
работников и другого медперсонала сказала: „Пап, понимаешь, у меня рак, и мне нужно позаботиться о себе. Я не смогу обеспечить тебе такой же уход, как здесь. Прошу тебя, пожалуйста (к этому моменту я уже разрыдалась, я главная плакса в нашей семье), побудь здесь один месяц. „Нет. С какой стати? Я не хочу здесь оставаться“, — ответил он.Социальный работник и куратор программы сказали ему: „Мистер В., никто не горит желанием идти в дом престарелых. Но вы можете сделать это ради своей дочери? Посмотрите на дочь — она вся в слезах и переживает очень непростые времена. Ей нужно побыть с мужем; ей нужен перерыв“. — „Нет, я не останусь. С какой стати?“ — заявил он.
После того как мне сделали двойную мастэктомию, я попросила брата и сестер какое-то время присмотреть за отцом. „Пару месяцев я не смогу видеться с ним по вечерам. Мне нужно восстанавливаться после операции“, — сказала я им. Спустя десять дней он пришел ко мне на ужин, потому что никто не присматривал за ним. Никто и не заметил».
«В отношениях с отцом вы взяли на себя роль матери. Именно по этой причине он принимал ваше поведение как само собой разумеющееся. Мать воспринимается как данность. Мать подобна миру, который нас окружает, — она просто есть и обеспечивает нас всем необходимым».
«Вы абсолютно правы. Брат ведет себя точно так же, поэтому я мать еще и для него. Когда он звонит, мои дети обычно говорят: „Снова звонит дядя Дон; наверное, у него опять неприятности“. Он страдает от депрессии; переживает по поводу невероятно сложных отношений со своей подругой. Когда у него проблемы, он околачивается у меня днем и ночью. А затем несколько месяцев не отвечает на мои звонки. Его нельзя беспокоить.
За все время, пока я проходила химиотерапию, он навестил меня всего лишь раз. Я встретилась с ним спустя полтора года после постановки диагноза, когда курс химиотерапии уже завершился. Тогда я впервые попыталась четко сформулировать свое желание. Я сказала: „Дон, я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал. Когда я пойду на осмотр в онкологическую клинику, мне нужно, чтобы ты спросил меня, как все прошло. Для меня это очень важно. Мне необходимо, чтобы ты поинтересовался тем, как все прошло, когда я вернусь“. Он откинулся назад и заявил: „Я тоже хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала“, и начал рассказывать о своих отношениях с девушкой, которая его бросила. Я молча сидела и думала о том, что он так ничего и не понял. Вы правы, в какой-то момент я осознала, что играю роль матери».
Анна часто ощущала, что мать, которая больше любила старшую сестру, не волнует ее жизнь. «У меня не было мамы. Моя мать вычеркнула меня из своей жизни, не любила меня, поэтому я не могла потерять еще и отца. Дети достаточно умны и понимают, что им необходимы родители. Но отец питал ко мне вовсе не отеческую любовь». С подросткового возраста Анна начала замечать, что отец смотрит на нее с нескрываемой похотью, особенно на ее грудь.
«Что-то из этого осталось в памяти, но большую часть своей жизни я это отрицала, пока не попала на прием к психологу. Насколько я помню, он не предпринимал никаких действий, но хотел. Он так смотрел… Это было сексуальное влечение к одиннадцатилетней девочке… Я сверхчувствительна ко всему, что исходит от мужчин. Но юной девушке очень сложно поверить в то, что ее собственный отец испытывает к ней подобные чувства. Господи, тогда вы придумаете миллион объяснений, почему это не так. Тем не менее сестра всегда старалась не попадаться на глаза отцу, когда была в футболке.
Отец, наверное, единственный человек, который не знает, что мне удалили грудь. Я не говорила ему об этом. И не думаю, что ему расскажет кто-то другой. Он знает, что я перенесла операцию, как-то связанную с раком. Он спрашивал Стива (второй муж Анны): „Это как-то связано с грудью?“, а Стив ответил: „Да, она продолжает лечиться“. Отец никогда не обсуждал это со мной. Когда я проходила химиотерапию, он обращался со мной ужасно грубо. Он мог зайти в дом и заявить: „Надень свой парик. Ты плохо выглядишь“. А я отвечала: „Знаешь что, я ужасно себя чувствую и встала с постели только для того, чтобы открыть тебе дверь“. Конечно, я говорила это не так спокойно, как сейчас, а впадала в истерику.