Когда тело говорит НЕТ. Цена скрытого стресса

Другой способ защиты от стресса опасных отношений — отключение эмоций. Для того чтобы чувствовать себя в безопасности, ранимый человек отстраняется от других и закрывается от близких отношений. Такая копинг-стра-тегия способна помочь избежать тревоги и блокировать психологическое, но не физиологическое переживание стресса. Эмоциональная близость — это психологическая и биологическая необходимость. Люди, которые возводят стены, чтобы оградить себя от близких отношений, не обладают самоконтролем, они просто эмоционально скованы. Они испытывают огромный стресс, если их потребности не удовлетворяются.

Социальная поддержка помогает уменьшить физиологический стресс. Тесная взаимосвязь между здоровьем и социальной средой имеет убедительные доказательства. Исследование, проведенное в округе Аламида, показало, что социально изолированные люди больше подвержены разного рода заболеваниям. В трех отдельных исследованиях, в рамках которых изучались пожилые люди, была доказана прямая взаимосвязь между сокращением продолжительности жизни на пять лет и социальной интеграцией: чем больше у человека социальных связей, тем ниже риск смертности. Исследователи пришли к выводу, что «социальные связи и поддержка как таковые… являются яркими показателями заболеваемости и смертности, независимо от связи с другими факторами риска»¹⁶.

Поэтому для взрослого человека регулирование биологического стресса зависит, с одной стороны, от тонкого баланса между социальной безопасностью и надежными взаимоотношениями, а с другой — от подлинной автономии. Все, что нарушает этот баланс, независимо от того, осознаёт это человек или нет, является источником стресса.

15. Биология утраты

Рэйчел, у которой накануне Рош ха-Шана впервые произошло ревматоидное воспаление сустава, — худощавая женщина ростом 152 сантиметра. Сидя на диване в своей гостиной, она теряется на фоне гигантского плюшевого медведя, который находится рядом с ней. У нее голодный вид: она напоминает недокормленного и лишенного эмоционального общения недоношенного ребенка, что соответствует действительности.

«При рождении я захлебнулась амниотической жидкостью, которая заполнила мои легкие. Первые четыре недели своей жизни я провела в инкубаторе для новорожденных. В 1961 году еще не было известно, что находящимся в инкубаторе младенцам также требуется тактильный контакт. Поэтому в первый месяц жизни я получала одни тычки, толчки и уколы. Мама не приходила ко мне, ей нужно было заботиться о моем брате. Приходил ли мой отец… я не знаю».

Последствия эмоциональной и тактильной депривации, которые она ощущала на протяжении первого месяца жизни, можно было преодолеть, если бы после этого у Рэйчел сформировались теплые взаимоотношения с родителями, но этого не произошло. Почти с момента зачатия она потеряла цель своей жизни. Ее мать надеялась, что беременность поможет сохранить брак, но муж бросил ее еще до рождения Рэйчел. Можно представить, в каком состоянии пребывала ее мать, когда она осталась совсем одна и была вынуждена заботиться не только о маленьком ребенке, брате Рэйчел, но и о новорожденном младенце.

В подобных обстоятельствах потребность оправдывать свое существование стала для Рейчел второй натурой — это не является врожденной необходимостью. Ее главная проблема заключалась в том, что она постоянно боялась, что ее бросят: «Мне кажется, что если человек узнает меня получше, то он точно бросит меня», — говорит она. Рэйчел была поражена, когда в прошедшие рождественские праздники получила несколько приглашений от людей просто зайти в гости. У нее не укладывалось в голове, что кто-то хочет с ней встретиться, не ожидая ничего взамен.

Когда Рэйчел узнала, что у нее ревматоидный артрит, она начала посещать сеансы психотерапии. Благодаря этому она намного лучше, чем раньше, может понять, какие чувства испытывает, причем в любое время. Однако до сих пор ей с трудом удается распознать свой гнев. Обычно он появляется, когда она ощущает, что ее отвергают или унижают, например, когда мать недавно раскритиковала ее выбор психотерапевта: «Она не понимала, почему я трачу часть своего пособия по безработице на оплату сеансов психотерапии вместо того, чтобы обратиться к психиатру, посещение которого оплачивается за счет медицинской страховки. Я наконец-то нашла человека, с которым могу поговорить, а моя мать думает только о деньгах». И все же вместо того, чтобы спокойно заявить, что она сама принимает решение, как ей поступить, Рэйчел спорила и даже умоляла мать понять ее. В результате враждебных высказываний матери она неделю не могла ничего есть — в такой форме у нее выражается направленный на себя гнев.

Когда необходимо отстаивать свои права, Рэйчел проглатывает свой гнев и пытается оправдаться, чтобы задобрить человека или начать общение с целью убедить его «понять это». Эти усилия представляют собой автоматические реакции ранимого ребенка, который изо всех сил пытается соответствовать потребностям родителей. Тревожность и страх перед тем, что ее бросят, заставляют Рэйчел подавлять любые эмоции, из-за проявления которых от нее могут отвернуться окружающие.

Между прочим, домашняя крольчиха Рэйчел очень восприимчива к эмоциональному состоянию своей хозяйки. Когда Рэйчел злится, крольчиха просто не дается ей в руки. «Если я понимаю, что сержусь, то не трогаю ее. Если я злюсь, но не осознаю этого, она не дает даже дотронуться до себя — она будто говорит мне об этом. Я заглядываю внутрь себя и, конечно же, понимаю, что я на что-то злюсь». Несмотря на то что некоторым людям это может показаться странным, есть простое объяснение. Людей и их питомцев роднят общие структуры мозга, которые предшествовали развитию лобной коры головного мозга, которая отвечает у человека за речь и рациональное мышление. Животные и люди общаются благодаря похожим лимбическим системам — участкам мозга, которые отвечают за эмоции. В отличие от людей, животные очень восприимчивы к сигналам лимбического мозга — как собственного, так и своего хозяина. Крольчиха ощущает угрозу в бессознательном гневе Рэйчел.

Как получилось, что Рэйчел нужен кролик, чтобы понять, что она расстроена? Ответ прост — причина в выработанных в детстве условных рефлексах. Ни один младенец не рождается с предрасположенностью подавлять выражение своих эмоций. Совсем наоборот: когда вы пытаетесь заставить ребенка проглотить еду, которая ему не нравится, или побудить его просто открыть рот, когда он не хочет есть, — это подтверждает врожденную способность маленького человека сопротивляться принуждению и выражать свое недовольство. Тогда почему мы проглатываем еду, которую не хотим есть, или чувства, которые неприятны нашим родителям? Не в результате врожденной склонности, а из-за необходимости выжить.

Мы можем вспомнить лишь некоторые аспекты детских переживаний. Рэйчел, например, вспоминает чувство отчужденности и унижения — она испытывала их, когда на расстоянии следовала за своим отцом и братом, которые шли в обнимку. Она также знает историю своего рождения, правда, не может вспомнить все детали. Хотя даже без такой информации у нас есть безошибочное доказательство того, что она пережила в детстве: безнадежность относительно близких отношений; непрекращающиеся призывы к матери понять ее вопреки тому, что почти за сорок лет эти попытки ни к чему не привели; и использование кролика как датчика гнева. Эти модели поведения представляют собой чрезвычайно точную систему памяти, которая сформировалась в ее мозге на ранних этапах развития. Всю жизнь ее поведение подчинялось этой системе памяти, которая в конечном итоге подготовила почву для развития аутоиммунного заболевания.

Биология потенциального развития болезни формируется в раннем возрасте. Механизмы реагирования на стресс, которые использует мозг, программируются на основе переживаний, которые мы испытываем, начиная с момента рождения. Таким образом, наши представления и модели поведения относительно себя, окружающих и мира определяются скрытыми и неосознанными воспоминаниями. Рак, рассеянный склероз, ревматоидный артрит и другие заболевания, которые мы рассматривали, — это не внезапные новые изменения во взрослой жизни, а результаты непрерывных процессов. Социальные взаимоотношения и биологический импринтинг, которые сформировали эти процессы, происходили в ранние периоды жизни, о которых могут отсутствовать какие-либо сознательные воспоминания.

Эмоционально неполноценные отношения между родителем и ребенком — тема, которая красной нитью проходит через около сотни подробных рассказов, которые я собирал для написания этой книги. Пациенты, с которыми я беседовал, страдали от совершенно разных заболеваний, но в историях их жизни было нечто общее — ранняя утрата или отношения в детстве, лишенные эмоциональной наполненности. Впечатляющее количество научных исследований, о которых сообщается в медицинской и психологической литературе, подтверждает эти рассказы — у взрослых людей с серьезными заболеваниями обнаруживается наличие эмоциональной депривации в раннем детстве.