Когда титаны ступали по Земле: биография Led Zeppelin

Джордж Харди, который создал изображение из оригинального черно-белого фото, безусловно, интерпретировал это таким же образом. Харди, студент королевской академии искусств, который ранее работал с фотографом Стивеном Голдблаттом на обложкой альбома Truth— «Я немного помогал ему с типографией», — изначально предложил «несколько последовательных изображений» дирижабля, частично погруженного в облака, «основываясь на клубном дизайне, который [он] видел в Сан-Франциско». Но Пейджу это не понравилось. У него уже было желанное изображение, и он показал Харди фото горящего дирижабля из библиотечной книги, попросив «воссоздать его». Харди сделал это «точка за точкой», используя рапидограф. (Отвергнутая работа Харди в итоге появилась без указания авторства в виде мотива облаков и светил на втором альбоме Zeppelin.) Работа Харди была оплачена по твердой ставке 60 фунтов: жалкие гроши, если говорить теперь, для альбома, который был продан миллионами копий. Но это стало началом его карьеры, и он продолжил работать в студии Hipgnosis, которая станет знаменитой в 70-х обложками альбомов Zeppelin, Pink Floyd и других групп. Сейчас он работает иллюстратором и читает лекции в университете Брайтона. (Интересно отметить, что на задней стороне конверта, словно чтобы показать, что они не затаили злобы, была напечатана крупная фотография группы, сделанная Крисом Дрэей.)

Учитывая, что в Британии альбом не будет издан до марта, группа жаждала узнать, что Америка сделает с их музыкой, и теперь наконец это было что-то, что они могли забрать домой и послушать на досуге. Ответ был во вполне справедливом расколе между обычной публикой, которой понравилась эта работа, и американской музыкальной прессой, которой она, несомненно, не понравилась. Рецензией, которая запустила снежный ком, стал отзыв Джона Мендельсона, опубликованный в Rolling Stone, где Led Zeppelin описывались как бедные родственники альбома Truth, которые не предложили «ничего такого, что их близнец, The Jeff Beck Group, уже не показал нам так же или даже лучше три месяца назад». Далее о Пейдже было сказано, что он «очень ограниченный продюсер и автор слабых, незамысловатых песен», вокал Планта охарактеризован как «напряженный и неубедительно крикливый», ‘Good Times Bad Times’освистана как «сторона B сингла The Yardbirds», а ‘How Many More Times’названа «однообразной». Рецензия завершалась следующим образом: «В их стремлении потратить свой большой талант на не имеющий ценности материал, Zeppelin выпустили альбом, ставший печальным отголоском Truth. Как и для The Beck Group, для них характерно совершенное стремление стать шоу двух (или, точнее, полутора) человек».

Мнение эхом отражалось в статьях еще нескольких критиков, где их, пускай и не так явно, обвиняли в следовании по пятам за Беком, что снова больно укололо Пейджа, который не ожидал, что они с такой готовностью станут обращать внимание на «общие влияния» на оба альбома или будут выказывать идее такую враждебность. Таким образом, это стало началом взаимно язвительных отношений между Led Zeppelin и музыкальной прессой — и Джимми Пейджем и некоторыми авторами, в особенности, — которые будут продолжаться все время существования группы и позже, вплоть до сегодняшнего дня. «Меня и правда раздражало, когда наш первый альбом сравнивали с альбомом The Jeff Beck Group и говорили, что концептуально они очень близки, — все еще жаловался Пейдж в интервью американскому журналу Trouser Press около десяти лет спустя. — Это вздор, просто вздор. Единственным сходством было то, что мы оба пришли из The Yardbirds, где оба обзавелись определенными риффами, независимо друг от друга». Но тогда, как заметил Джон Пол Джонс, казалось, что большинство критиков составило свое мнение о Led Zeppelin, еще даже не услышав их альбома. Они были просто «надувательством», а в конце шестидесятых страшнее преступления нельзя было вообразить. «Мы приехали в Америку и прочитали рецензию Rolling Stone о самом первом альбоме, в которой о нас говорилось как об очередной британской группе, пускающей пыль в глаза. Мы не могли этому поверить. По наивности мы полагали, что сделали хороший альбом и все идет неплохо, а потом выливается весь этот яд. Мы не могли понять причин этого, что мы им сделали? С тех пор мы очень опасались прессы, что привело к ситуации курица-или-яйцо. Мы избегали их, и они стали избегать нас. Наша репутация хорошей «живой» группы разошлась повсюду, только потому что мы много выступали».

Как предполагает Джонс, на этой стадии было невозможно преувеличить важность «живой» репутации группы или того факта, что Питер Грант посчитал необходимым отправить их в турне по Америке так рано, еще до того как вышла пластинка. Если бы он отсрочил это и сперва дождался вердикта критиков, вполне вероятно, что Zeppelin могли вообще не поехать гастролировать по Америке в тот первый год или уж точно с куда меньшей своевольной страстностью. Вместо этого рецензия Rolling Stone и остальные появились как раз тогда, когда Zeppelin уже завоевывали свое господство. Концерты проходили так хорошо, что другие, явно более известные группы теперь отказывались выступать после Led Zeppelin, а на горизонте уже маячил второй тур по Америке весной, на этот раз в качестве хедлайнеров, когда Atlantic вознамерилась довести идею до всеобщего сознания, выпустив первый сингл группы.

28 января они вернулись в Бостон, на второй концерт в The Boston Tea Party, 400-местном клубе, открытом в перестроенной синагоге. Крупная местная бостонская радиостанция WBCN круглые сутки крутила альбом, и все билеты на шоу были распроданы, и в клуб втиснулось на несколько сотен человек больше, чем предполагалось. Когда группа в тот вечер в первый раз удалилась со сцены, отыграв обычные час с небольшим, толпа так неистовствовала, что их быстро вернули обратно. Они играли еще пятьдесят пять минут, будучи вызванными на бис двенадцать раз, и все это привело к нескольким бурным овациям, часто посреди песен. Но когда они откланялись и удалились за кулисы во второй раз, фанаты начали забираться на сцену и еще более яростно звать их назад. Измотанной группе, стоявшей всего лишь нескольких футах позади, ничего не оставалось, кроме как выполнить их просьбу. В результате, исполнив свой обычный сет, плюс импровизации, около двух дюжин бисов и каверов дважды, группа просто исчерпала запас песен, которые можно было сыграть. Смеющийся Пейдж, с которого пот катился градом, мог только покашливать с сигаретой в зубах и вопрошать остальных: «Какие песни вы знаете?» Вопрос был встречен шокированными лицами, и в ответ все только покачали головами. Но толпа просто не отпускала их. После некоторой заминки они снова вышли и исполнили грубые копии ‘Good Golly Miss Molly’и ‘Long Tall Sally’, продолжая припоминать старые блюзовые риффы, которые они просто экспромтом превращали во что-то еще. К четвертому часу они прекратили вовсе попытки сыграть что-то оригинальное и изнуряюще выстреливали старыми хитами The Beatles, The Stones, The Who, а толпа по-прежнему топала ногами и требовала еще, еще, еще. Когда они наконец ушли, после четырех с половиной часов выступления, они обнаружили Гранта, этого огромного парня, уже повидавшего всю эту фигню, рыдающим от восторга в гримерке. «Питер был в полном экстазе, — сказал Джонс. — Он плакал, если вы можете это представить, и всех нас обнимал. [Он] даже приподнял всех нас вчетвером разок над землей».

Но критики по-прежнему не понимали. Джон Ландау описал бостонский концерт как «громкий... неистовый и частенько безумный». Однако он признал, что Zeppelin притягивали, в основном, более юное поколение музыкальных фанатов, чем то, к которому принадлежал он сам, для кого культурные и политические прозрения артистов более ранних шестидесятых вроде Дилана и The Beatles были столь важны, что они не могли ничего поделать с тем, что всех последующих музыкантов надо было рассматривать в этом контексте. По иронии судьбы, Джон Леннон, практически покинувший The Beatles без ведома критиков вроде Ландау, теперь двигался в противоположном направлении, исчерпав возможности постпсиходелического рока, яростным сторонником которого он был когда-то, в пользу того чтобы вернуться к «более честной» инкарнации старого-доброго рока. «В концептуальном отношении нет ничего лучше, чем рок-н-ролл, — будет поучать он редактора Rolling Stone Яна Веннера в декабре 1970 года. — Как по мне, ни одна из групп, будь то The Beatles, Дилан или The Stones, никогда не превзошла ‘Whole Lotta Shakin’ Goin’ On’». Led Zeppelin во многих отношениях станут живым воплощением этого утверждения. Как скажет Пейдж в интервью Record Mirror в феврале 1970-го: «Я чувствовал, что некоторые так называемые прогрессив-группы слишком далеко зашли в интеллектуализации бит-музыки. Я не хочу, чтобы наша музыка осложнялась такой погруженностью в себя. Наша музыка по сути эмоциональна, как старые рок-звезды прошлого. Сложно слушать ранние записи Пресли и ничего не чувствовать. Мы не собираемся делать какое-либо этическое или политическое заявление. Наша музыка — это просто мы».

Хотя Ландау и его знакомые бородачи, возможно, не принимали вызываемое этой новой музыкой свободное-от-политики возбуждение, он был достаточно проницателен, чтобы предвидеть, что появление Led Zeppelin и групп, которые неизбежно последуют за ними, демонстрировало музыкальный и культурный феномен, который просто больше не опирался на то, что думал он и его современники. «Zeppelin возродили разграничение между популярностью и качеством, — напишет он позже. — Пока группы, которыми восхищались с точки зрения эстетики, были также самыми успешными коммерчески (к примеру, Cream), это разграничение не имело смысла. Но невероятный коммерческий успех Zeppelin, несмотря на сопротивление критиков, приоткрыл глубокое разделение в том, что воспринималось как однородная аудитория. Это разделение теперь выявило четко определенный массовый вкус и такой же элитарный».

Конечно, он ошибся, обвинив Led Zeppelin в том, что их популярность стремительно росла в ущерб артистичности, подведя их талант к минимальному общему знаменателю, предназначенному для взывания к «массовому вкусу». Но, учитывая, что отталкиваться можно было только от первого альбома с его едва ли оригинальным материалом, теперь легко представить, какими неандертальскими должны были показаться в высшей степени распутные шоу Zeppelin 1969 года людям вроде Джона Ландау. Во времена, когда ни Дилан, ни The Beatles больше даже не снисходили до живых концертов, а их ближайшие последователи были готовы «вернуться в сад» Вудстока, разнузданный экстаз представлений Led Zeppelin, должно быть, в лучшем случае казался неуместностью, а в худшем — и вовсе преступлением. Все еще цепляясь за идеи десятилетия, теперь уже стремительного несущегося к своему побитому и потрепанному концу, они просто не понимали этого. Стоило только посетить бывшую цитадель силы цветов в Хейт-Эшбери и заметить, как глубоко разрушительная сила героиновой зависимости теперь овладела расширяющим сознание авантюризмом ЛСД, чтобы понять, насколько плохо на самом деле доставлялось сообщение рок-медиума, даже когда передача была оптимальной, через группы вроде The Grateful Dead и Jefferson Airplane. В конечном счете, в эпоху, когда угроза быть посланным на горение в чертовом аду Вьетнама была главной заботой американских покупателей пластинок в возрасте до двадцати пяти лет, музыка Led Zeppelin разговаривала с ними так, как ни один из артистов не делал на том этапе. Чем более невежественной группа казалась «элитарному вкусу» создателей подпольной американской прессы, тем более любимы они были простыми парнями, которые теперь раскупали альбом сотнями тысяч копий. Критики могли не одобрять их «слишком громкий» альбом, но вместо того, чтобы отвадить аудиторию от Led Zeppelin, это возымело противоположный эффект: их возвели в ранг культовых нарушителей правил для более молодого, ищущего возбуждение поколения. Конечно, у новых ориентированных на альбомы радиостанций, возникавших тогда по всей Америке, не было таких протестов по поводу музыки. Так же, как WBCN в Бостоне и KSAN в Сан-Франциско, другие радиостанции Нью-Йорка, Лос-Анджелеса, Детройта и Чикаго теперь крутили альбом круглые сутки, особое внимание уделяя ‘Communication Breakdown’, ‘Babe I’m Gonna Leave You’и ‘Dazed and Confused’. Столь же скоро, как критики их осудили, их импульс стал расти быстрее, чем когда-либо.

Впереди была еще одна, последняя важная точка тура: их первое появление в Fillmore East Билла Грэхема в Нью-Йорке — два концерта 31 января и 1 февраля. Они остановились в отеле Gorham на Западной 55 улице, в котором, как и Мармоте, были номера с кухнями, что сделало его дешевым и веселым пристанищем, популярным среди гастролирующих британских групп, с тех пор как менеджер The Who Крис Стэмп обнаружил его годом ранее. Группа прибыла на машине из Филадельфии утром 30 января и на следующие три ночи поселилась в Нью-Йорке. Было важно, чтобы они расслабились. Как и в Сан-Франциско, концерт в Нью-Йорке был из разряда сделай-или-умри и, может, даже более важным. Этот город был домом главных заправил Atlantic, и ожидалось, что концерты посетит множество других музыкантов, журналистов, радио-диджеев и прочих работников бизнеса, а также эти шоу были первой возможностью для Ахмета Эртегана и Джерри Векслера посмотреть, как отрабатываются их инвестиции.

В афише они были заявлены первыми, в первый вечер за ними следовали Porter’s Popular Preachers и хейдайнеры Iron Butterfly, но Гранту удалось нанести тяжелый удар, когда он отвел Грэхема в сторону во время проверки звука и попросил его об «особой услуге» — передвинуть Led Zeppelin на вторую строчку афиши. «Сделай это для старого друга», — улыбнулся Грант, обнажив окрашенные табаком зубы. Это было первое значительное выступление группы в Нью-Йорке — огромная возможность для них, — и Грант хотел «увидеть Zeppelin и Iron Butterfly выступающими друг за другом», посмотреть, как далеко его «ребята» продвинулись с тех пор, как прибыли в Штаты полтора месяца назад. Грэхему, заметившему, какой мощный отклик группа получила в Сан-Франциско, понравилось, что Грант останется обязанным ему, поэтому он просто пожал плечами и сказал: «Конечно, почему бы и нет».

Освобожденные, вероятно, от перспективы выступать следом за группой, чья репутация оставлять зрителей пресытившимися была уже хорошо известна в концертной среде, Porter’s Popular Preachers, казалось, не были расстроены из-за перестановки в последний момент. Однако, когда новости дошли до Iron Buttefly, те были возмущены. Они сами только недавно доросли до статуса хедлайнеров и слышали, как жестко Led Zeppelin потеснили Vanilla Fudge, поэтому лидер группы Дуг Ингл был настолько выведен из себя, что даже грозился вовсе не выступать. В предпринятом разговоре с глазу на глаз с Грэхемом они настаивали, что Led Zeppelin нужно либо снова восстановить на первом месте, либо вовсе исключить из списка выступающих. Грэхем, однако, был не из тех, у кого можно требовать выкуп, поэтому он ответил, что если они откажутся выступать, он просто попросит Led Zeppelin играть дольше, тем более, что он знал — они на это более чем способны.