Когда ты будешь моей

— Я пойду в погреб схожу. Принесу вино.

И, не дожидаясь ответа, разворачиваюсь и бреду к двери, по коридору, к лестнице, ведущей в небольшой погребок. Я уже почти дохожу до места, когда меня настигает злость. Резко торможу, под навязчивое: какого черта?! — бьющееся у меня в голове. Какого черта она в моем доме позволяет себе такие высказывания? Обо мне? О моем любимом человеке? Резко меняю маршрут и торопливо шагаю в обратном направлении. И тут до меня доносятся голоса…

— Заткни свой поганый рот! Просто заткни его. Ты ногтя Марьяны не стоишь, и то, что она пригрела на груди змею и терпит все твои выходки, еще не означает, что их буду терпеть я.

— Да что ты знаешь?! Я ее подруга!

— Подруга? Подруга?! Думаешь, я не знаю, кто разболтал о нас репортёрам, а? Думаешь, я такой тупой? Думаешь, если я не рассказал об этом Марьяне, то готов спустить тебе это с рук? Не дождешься. Я просто не хочу, чтобы она переживала из-за тебя. Поняла? Но еще одна подобная выходка с твоей стороны, еще хотя бы одна, и я…

Стискиваю кулаки и решительно шагаю за порог. К счастью, Полинка куда-то убежала и не слышит набирающего обороты скандала.

— Что здесь происходит?

— Этот сумасшедший напал на меня! Маньяк! — Настя вырывает руку из крепкого захвата Балашова. — Он… он меня лапал! Не удивлюсь, если и изнасиловать хотел. Ему не привыкать…

Перевожу взгляд на Демида. Он выглядит настолько… ошалевшим, что я с трудом подавляю нервный смех. А потом на смену удивлению в его глазах приходит страх… Страх, что я поверю ей, а не ему. Мое сердце сжимается. Я сглатываю и перевожу взгляд на Настю, которую, оказывается, совсем не знала. И которой столько лет позволяла подпитывать свою неуверенность, лелеять свой страх…

— Пошла вон.

— Ч-что?

— Пошла вон из моего дома. Сейчас же. Немедленно. Убирайся.

Она бормочет что-то невнятное, но я уже не слышу ее. Подхожу к Балашову, улыбаюсь ему дрожащими губами, хотя мне хочется плакать от облегчения, написанного на его лице. Встаю на носочки, закидываю руки ему на шею и, будто ничего не случилось секундами ранее, шепчу:

— Я там до вина на верхних полках не могу дотянуться… Поможешь?

Эпилог

— Стой… Эй! Да стой ты, куда бежишь?

Ловлю Марьяну за руку, оттесняю к краю дорожки, пока она не упирается спиной в шершавый ствол старой липы, пряный аромат которой оседает горькой сладостью на языке. После того, как мы вышли из кабинета ее гинеколога, я ожидал чего угодно: истерики, слез, но не того, что она рванет прочь, будто за ней бесы гонятся. Поднимаю ладонь, касаясь покрытого испариной лица жены, и улыбаюсь. Сыто… довольно. Торжествующе! Потому что после более чем года попыток, нервотрепки и разочарования у нас, наконец, получилось… Веду ладонью вниз и замираю, распластав пятерню внизу ее живота.

— У нас получилось, — озвучиваю свои мысли, улыбаясь, как последний дурак.

— Угу. Получилось.

— Ну, что такое, детка? Что-то не так? Ты не рада?

— Конечно, рада, глупый! Просто…

— Ммм?

Она опускает взгляд мне на грудь и, отчего-то смутившись, ведет указательным пальцем на юг.

— Просто… теперь нам больше не нужно быть вместе по расписанию, оглядываться на овуляцию, копить силы… и соблюдать предписания врача?

— Эээ… Да, — осторожно качаю головой, кажется, понимая, куда клонит моя девочка. Так уж получилось, что эта беременность далась нам нелегко. Мы были вынуждены здорово пересмотреть свои взгляды на интимную сторону жизни, подчинив ее требованиям докторов, а не своих желаний. И это несколько напрягало. Тогда! Но теперь… Касаюсь указательным пальцем подбородка Марьяны, заставляя ее на себя посмотреть, и выдыхаю: — О, черт, детка! Черт…. Черт… черт!

Тону в сладком предвкушении, плещущемся в ее глазах. Отступаю на шаг, обхватываю запястье, и на буксире тащу к машине, припаркованной чуть в стороне. Двери Хаммера хлопают, отсекая нас от всего остального мира. У меня крепко стоит. Марьяна тоже едва держится — я вижу, как несладко ей приходится. Как она комкает в ладонях свое летнее платье и с силой сжимает ноги, чтобы ослабить узел напряжения, сковавшего тело.

— Господи, я очень-очень плохая! — стонет она, видимо, так и не сумев отвлечься.

— Почему? — моя улыбка расползается шире.

— Потому что прямо сейчас сбылась моя самая заветная мечта! Мне бы радоваться, правда? А все, о чем я могу думать — так это о том, что мы, наконец, можем нормально потрахаться. Ты превратил меня в чертову нимфоманку!

— Неужели?

— О, да! Я плохая… Очень-очень плохая. Я просто чудовище…

— О, да… — посмеиваюсь тихонько, повторяя за ней.

— Не смейся! Я правда хочу тебе предложить кое-что… кое-что ужасное…

— Предлагай! Ты же знаешь — с тобой я согласен пуститься во все тяжкие.

— Как ты думаешь, это будет слишком ужасно, если мы вернемся домой со стороны третьей улицы?

— Зачем? — моргаю я.

— О господи, не тупи, Балашов! Конечно же, чтобы мама с Полинкой не засекли, что мы уже дома, и у нас появлялась бы пара часов, чтобы…

— Чтобы нормально потрахаться?

Марьяна кивает и со стоном прячет пылающее лицо в ладонях:

— О боже, я ужасная мать… Я знаю.

— Истинное чудовище, — шепчу я, чуть сбавляя скорость и обхватывая ее бедро ладонью.

— Ч-что ты делаешь? — всхлипывает Марьяна.

— Делаю тебе хорошо.

Скольжу пальцами чуть выше. Еще, и еще. Туда, где раскаленная влажная плоть обжигает мои прохладные пальцы. Стонем в унисон. Марьяна чуть съезжает вниз по сиденью. Бесстыже раздвигает колени, облегчая мою работу. Каждый раз, когда я вижу ее такой — благодарю господа за то, что наш первый раз не превратил мою девочку в ледышку, несмотря на все мои старания. Вот где была бы потеря потерь. Раздвигаю влажные складочки, Марьяна всхлипывает. Дергает бедрами навстречу моей руке. Юбка платья сбилась в районе талии, и она выглядит ужасно помятой. Марьяна… не юбка, как вы, должно быть, подумали. А еще горячей, как ад. На мгновение отвлекаюсь от дороги, убегающей под колесами, и впиваюсь взглядом в лицо жены. Её ресницы опущены, на висках и над губой собрались бисеринки пота. Чуть влажные от испарины волосы упали на лоб и слегка завились. Что ж… похоже, нас ждет занятное времечко. Я помню, какой чувствительной стала Марьяна, когда кормила Полинку. Однажды, прямо перед тем, как она меня выставила, я довел ее до оргазма, просто лаская грудь. Гормоны — такие гормоны.

Воспоминания захлестывают меня, и на несколько секунд я забываю о том, что планировал сделать. Удивленная и разочарованная моей заминкой, Марьяна открывает глаза и поворачивается ко мне. Ее аппетитная увеличившаяся из-за беременности грудь возбужденно вздымается, и я снова залипаю.

— О чем ты задумался? — спрашивает она, смочив языком пересохшие губы.

— Да так. Вспоминаю, как ты кончила со мной в первый раз.

— И что же? Хочешь повторить? — в ее глазах скачут игривые бесенята, и я не могу упустить случая, чтобы тоже её немного подразнить: