Когда ты вернешься ко мне

Сорок пять мучительных минут я вел себя хорошо, наслаждаясь близостью Ривера. Его запахом. Древесный аромат одеколона с нотками бензина после автомастерской. Мощное, пьянящее сочетание, которое наводило на неуместные мысли.

Больше, чем обычно.

Сделай одно доброе дело. Всего одно. И, может быть, кошмары оставят тебя в покое.

Я бросил маленький, идеально сложенный квадратик бумаги на стол Ривера.

– Что это за хрень? – прошептал он.

– Блиц-опрос, – ответил я. – Я тебе нравлюсь? Выбери «да» или «нет».

– Ты, черт возьми, серьезно?

– Расслабься. Это мой номер телефона.

Но Ривер не расслабился. Его глаза округлились, а по мускулистой шее пополз настоящий румянец.

– На хрен он мне сдался? – зло спросил он, хотя его голос прозвучал более хрипло, чем мгновение до этого.

– На случай, если понадобится помощь с учебой. Если оценки начнут снижаться, а тебе будет грозить исключение из команды, позвони горячему новенькому парню и попроси помочь тебе подготовиться к тесту, как раз успеешь до большой игры.

Ривер смял бумагу в кулаке, и я подумал, что он сейчас бросит ее обратно в меня.

– Хороший стереотип. Ты умышленно пытаешься вывести людей из себя или это происходит само по себе?

– Я от природы одарен. Некоторые могут сказать, что слишком.

Риверу было не до смеха.

Я тяжело вздохнул.

– Послушай, я, очевидно, не силен в этом. Я хочу поговорить с тобой. Извиниться. Но оставляю это на твое усмотрение, – быстро добавил я, когда он начал было протестовать. – У тебя есть мой номер, так что можешь позвонить, если будет интересно узнать, что я хочу сказать. Или если захочешь… поговорить. Обо всем.

Ривер с мрачным выражением лица вертел бумажку в пальцах.

– Или можешь выбросить ее, – предложил я. – Или сжечь. Или написать номер на стене душевой для мальчиков и подписать: «Хочешь хорошо провести время, звони…» Реклама наше все.

Ривер уставился на меня так, словно у меня выросла вторая голова, а затем рассмеялся.

– Ты чокнутый.

– Постоянно слышу это слово, – отозвался я, его улыбка заставила и меня улыбнуться.

Прозвенел звонок и разрушил момент. Класс начал собирать свои вещи, пока мистер Рейнольдс бубнил о предстоящем домашнем задании. Ривер собрал свои вещи. Он не сказал больше ни слова и надел свою форменную куртку.

Мой номер телефона отправился в карман.

Миллер, нахмурившись, наблюдал, как я протискиваю стул с высокой спинкой в дверной проем Хижины.

– Он ни за что не влезет.

– Мне все так говорят, – ответил я и развернул огромный белый стул боком, чтобы он проскользнул в узкую дверь. Я сел, лучезарно улыбаясь своим друзьям. – Идеально, верно?

Ронан и Миллер переглянулись. Оба они были потными и покрытыми песком от того, что большую часть дня помогали мне тащить стул из ближайшего к пляжу переулка в Хижину.

– И вообще, зачем тебе стул? – возмутился Ронан. – У нас есть скамейка.

– Не буду я сидеть на треснутой деревянной доске, на которую наверняка лет сто назад помочился какой-нибудь пират.

Миллер закатил глаза.

– С твоей логикой не поспоришь.

Мы втроем оценили взглядами наше маленькое убежище. Кресло занимало в Хижине довольно много места, но оставалось еще достаточно, даже с учетом остальных улучшений, которые я сделал за последние несколько дней: сверхмощный походный фонарь, мини-холодильник с генератором для выпивки и перекусов, необходимых Миллеру для поддержания уровня сахара в крови, и старый ящик с висячим замком. Дольше всего взгляд Миллера задержался на нем. Новый хахаль его мамы был сволочью с большой буквы, и парень опасался за безопасность своей гитары после того, как на днях поймал Чета с ней в руках. Я купил ящик, чтобы Миллер мог хранить инструмент в безопасности и не таскать его повсюду с собой.

Он посмотрел на меня с благодарностью.

– Стул не так уж плох.

На душе потеплело, и я отвернулся. Все еще не привык иметь настоящих друзей, и мне приходилось постоянно напоминать себе, что не стоит слишком привязываться. Прошло всего несколько дней. Еще слишком рано, чтобы Миллер и Ронан ко мне привыкли.

– Пива? – предложил Ронан, склонив свое огромное тело над мини-холодильником.

Я постучал по фляжке в кармане.

– У меня сегодня водочное настроение.

– Стрэттон?

– Не могу. Надо работать, – отказался Миллер. – Я заканчиваю в десять.

Он работал в галерее игровых автоматов на набережной, и у нас вошло в привычку встречаться с ним и гулять среди автоматов и аттракционов, как легендарное трио дегенератов, какими мы и были.

– Встретимся с тобой там, – сказала я, и Ронан кивнул.

В глазах Миллера снова вспыхнула благодарность, когда он закинул рюкзак на плечо и направился к выходу. Я подозревал, что у него тоже было не так уж много друзей. Я узнал, что когда-то он жил в машине со своей матерью. Последние четыре года дети в школе издевались над ним за это, в частности Фрэнки Дауд. Отсюда и безобразная маленькая сцена на вечеринке у Ченса.

Мысль о том, что кто-то доставал Миллера, вызвала у меня желание что-нибудь сломать. Верный себе, Ронан действительно кое-что сломал – нос Фрэнки. Если бы я уже не любил этого большого болвана, тот случай стал бы определяющим.

– А что насчет тебя? – спросил я, сидя на своем камне у костра. – Ты работаешь?

– Подрабатываю от случая к случаю, – ответил Ронан, собирая обломки плавника. До захода солнца оставалось еще несколько часов, но я бы никогда не отказался от огня, а Ронану нравилось смотреть, как все горит.

– Фрилансер, – уточнил я.

– Именно.

– И ты живешь со своим дядей?

Я ступал по тонкому льду, прося Ронана рассказать что-нибудь о себе – его наименее любимая тема.

Он буркнул что-то в ответ, что могло быть и «да», и «нет» или «отвали».

– Я спрашиваю по той причине, что я тоже раньше жил с родителями, а теперь с тетей и дядей. Мы близнецы.

Ронан не улыбнулся, но облил обугленные остатки вчерашнего костра бензином и чиркнул спичкой. Огонь взревел, а затем утих, и Ронан сел на свой камень.

– В Висконсине произошло кое-какое дерьмо, – наконец выдал он. – Пришлось оттуда убраться.

Я взглянул на него, стараясь не подавать виду, что наблюдаю за ним, рассматриваю каждую деталь, как художник перед грубым наброском. Ронану почти девятнадцать лет, а у него уже по меньшей мере шесть видимых татуировок. Накачанные мускулы были его броней, а в серых глазах, казалось, хранились десятилетия плохих воспоминаний.

– Что это значит? – спросил он, когда я взял фляжку забинтованной рукой и сделал глоток.