Когда улыбаются звезды

Саша пересекла двор и села на качели. Ей было некуда пойти, не с кем разделить свое горе, некому рассказать, как сильно она не права. Друзей видеть не хотелось, они никогда бы не поняли, что с ней произошло. Понять мог только тот, кто знал Машу, хорошо знал — любил. Кто знал их обеих. Родителям она не могла от стыда смотреть в глаза, хотелось заткнуть уши, лишь бы не слышать, как мама плачет у себя в комнате, не видеть несчастных папиных глаз. Еще никогда в квартире не было так пусто, а сердце не сжималось от мимолетного взгляда на закрытую дверь в комнату сестры. Она не могла ничего делать, ходила из угла в угол и все думала-думала, о прошлом, о настоящем, даже любимый попугай не мог ее отвлечь. Всю жизнь она прожила с утешающим пониманием своего лидерства, а теперь осознала, что без Маши, оказывается, ей ничего не нужно — ни достижения, ни друзья, ни победы. Хотелось лишь одного — чтобы сестра, как прежде, пришла домой, в своей детской курточке с опушкой на капюшоне, в коричневых круглоносых ботинках, над которыми она, Саша, всегда смеялась, чтобы застенчиво улыбнулась ей при встрече, и она все-все смогла бы исправить. Все, что натворила за столько лет.

Саша не заметила, как по щекам поползли слезы, не обращала внимания, когда прохожие оборачивались на нее, впервые ей было абсолютно безразлично, кто и что о ней подумает. Стало холодно, лишь тогда она поднялась и пошла, сама не зная куда, — просто шла. Не хотелось возвращаться в пустую квартиру, стены давили на нее, не хватало воздуху, она задыхалась в одиночестве. Проходя под аркой, Саша наконец сообразила, куда идет, ноги сами ее вели как заколдованные.

Дверь открыла Антонина Петровна. Она не задавала вопросов, ни о чем не расспрашивала, а просто впустила, помогла снять шубу.

— Проходи, Сашенька, я чайку вскипячу, глядишь, и Мишка подойдет.

— Его нет?

— На работе, скоро придет, запаздывает что-то… может, в магазин зашел или еще куда.

Саша села за стол, Мишина бабушка хлопотала вокруг нее, вынула из буфета корзинку с печеньем, поставила на стол варенье, налила в большую кружку ароматной заварки. Маша так же ухаживала за ней после школы, варила пельмени, подогревала суп, жарила картошку, а она принимала ненавязчивую заботу как должное. Так, словно сестра была ей обязана все это делать.

— Давно ты не заходила, — заметила Антонина Петровна, усаживаясь напротив нее — возле окошка.

— Миша не приглашает, — неожиданно для себя призналась она и сразу же пожалела. Антонине Петровне стало неловко за внука, старушка опустила глаза.

— Разве поймешь этих мальчишек.

Саша с этим была согласна, мальчишек не всегда легко понять, но Мишу-то она отлично понимала. Он выбрал не ее, а Машу, и выбрал правильно.

Они молча пили чай, с Антониной Петровной хорошо было молчать, это совсем не тяготило, не заставляло нервно выискивать тему для разговора — таких исключительных людей нечасто встретишь. Когда в дверь раздался звонок, она вздрогнула.

— Вот и Мишенька, — обрадованно вскочила старушка.

Саша прислушивалась к голосам из коридора и в страхе ждала, когда Миша войдет в кухню. Она не находила слов, чтобы все ему рассказать, в горле пересохло.

— О, Машка пришла, привет! — воскликнул из прихожей Миша. — Я уже забеспокоился, звонил, у тебя никто трубку не брал!

Она повернула голову и увидела, как с его лица сползла улыбка.

— А-а, это ты, — совсем безрадостно протянул Миша.

В его голосе она услышала столько разочарования, что к глазам вновь подступили слезы. Они не общались с того дня, когда собирались рисовать стенгазету, которую он впоследствии представил как их общую, а она гордо сказала учительнице, что не принимала в работе ни малейшего участия. Миша получил свою законную пятерку, и ему поставили отлично в четверти, а ей вывели четверку. Сейчас это казалось полнейшей ерундой, а тогда она бросила ему в лицо какие-то злые слова, сердилась, ненавидела.

Он прошел с ней в комнату и прикрыл дверь.

— Зачем пришла? — его лицо выражало безразличие. — Ну, не томи! — поторопил Миша.

— Машу сбила машина, — на одном дыхании произнесла она.

Он моргнул, долго молчал, а потом тихо спросил:

— Насмерть?

В одном этом слове она почувствовала всю силу его любви к сестре.

Саша шагнула к нему и крепко обняла.

— Нет, что ты, она в больнице, она обязательно выживет… Папа обещал мне.

Он отстранился.

— Что с ней?

— Не знаю… меня к ней не пускают.

Миша нахмурился, а потом раздраженно воскликнул:

— А чего ты плачешь, если с ней все будет хорошо?!

Саша смахнула слезы и попыталась обогнуть его, чтобы уйти, но он поймал ее за руку и силой усадил на диван.

— Когда это случилось? Она была одна?

— Два дня назад, — Саша всхлипнула, — она была со мной.

— Куда ты смотрела! — обрушился на нее Миша.

— Я не смотрела, — убито призналась она, закрывая лицо руками, — я злилась, думала о себе, отчитывала ее… как всегда, ты ведь знаешь.

— Знаю, — неприязненно буркнул Миша. — За что ты ее так ненавидишь?! Я в жизни не встречал человека лучше, чем твоя сестра! Она добрая, милая, ласковая… красивая, самая необыкновенная! — Он поднялся. — Давно хотел тебе сказать! Тебе так повезло, а ты не оценила, будь у меня такая сестра, я никому бы не дал ее в обиду… — Миша махнул рукой. — Что я с тобой говорю, все равно не поймешь! Ты не знаешь, что такое одиночество, вздорная и завистливая… отравила всю жизнь сестре!

— Спасибо, — она подняла на него мокрые от слез глаза, — спасибо, что так любишь Машу.

Он горько усмехнулся.

— Это не сложно, поверь… сложно любить таких, как ты! Таких, которые сразу бьют по самому больному, которые редко испытывают чувство вины, которых волнуют только собственные желания — вот кого сложно любить! Эгоистичных до мозга костей дур! Куклы с пластмассовыми сердцами… пустышки.

Казалось, все слезы она выплакала за эти два дня, но с каждым его словом щеки обжигало снова и снова. Миша умолк, она ждала, что он еще скажет, но он отошел от дивана и с непроницаемым лицом смотрел в окно. Молчание длилось, как показалось Саше, слишком долго, наконец Миша обернулся.

— А зачем ты пришла? — Он понимающе кивнул, когда заметил ее затруднение с ответом. — Могла бы позвонить.

— Мне больше некому рассказать, — прошептала Саша.

— Ах, да, я забыл, что ты прятала свою сестру от всех, как прокаженную! — Он плюхнулся рядом с ней на диван и запрокинул голову на спинку. — Я, наверно, никогда не смогу тебя понять, Саша… — Миша еле заметно улыбнулся. — Хватит плакать, с Машей все будет хорошо, а мои слова забудь, не обременяй себя такими мелочами.

— Твои слова не мелочи.

— С каких пор?

— Всегда.

— Не верю.

Она серьезно посмотрела на него.

— С того самого дня, когда ты не захотел взять меня за руку в первом классе. — Саша болезненно рассмеялась. — Веснушчатое пугало… Помнишь, как ты сказал? Ты боялся заразиться веснушками.

Она могла поклясться — он покраснел.

— Помню, — нехотя согласился Миша, — так глупо, я жалел, правда.

— Маша меня всегда утешала, — тоскливо вспомнила она, — говорила, веснушки украшают, обманывала, конечно, но мне было приятно.