Когда усталая подлодка...

— Молодец!… — восхитился Дремлюга по поводу второй бутылки, а его собратья собутыльники чуть ли не облобызали меня от восторга. Три мужичка, судя по всему, та самая бдительная охрана склада, составили компанию Дремлюге.

Сам Дремлюга выглядел весьма живописно. Сиво-подпаленные хвосты его запорожских усов уже не висели, а задрались вверх и сплелись с седыми космами из ушных раковин, видимо, не без помощи рук хозяина. Не замшелая древность явилась моему удивленному взору, но разудалый пиратище в стадии хорошего подпития. Мое затянувшееся разглядывание преобразившегося Дремлюги было им прервано:

— Ты что, мичманец, смотришь на меня ошалевшими глазами, будто сигнальщик, увидевший торпеду, идущую в борт? Сегодня я порадел подводникам, потому у меня все флаги до места. Понял?… — так он пояснил положение своих усов. Надо думать, празднично-залихватское положение.

— Одна бутылка на четверых — ни то, ни сё! Под такой закусь — море выпить можно! А у тебя третьей бутылочки не найдется?… — весело галдели мужики, окрыленные добавочной бутылкой.

— Третьей нет. Мне кажется, и второй для вас будет многовато. Это же шило все-таки….

— Салага ты еще, мичманец! Много шила не бывает… Ты его побольше сюда таскай, мы твою «эсочку» обвешаем якорями, как цыганку серьгами. Врежешь с нами?…

— Нет, мужики, на лодку поспешать надо… — ретировался я.

* * *

К утру и якорь, и якорь-цепь были на своих штатных местах. Якорь-цепь улеглась в цепном ящике чрева подводной лодки, в клюзе поблескивал кузбасслаком якорь.

Перед подъемом флага, с замиранием сердца от возможной похвалы командира, подваливаю к нему с докладом:

— Тащ командир, разрешите доложить? Якорь чист, якорь в клюзе!…

— Якорь, говоришь, чист и в клюзе? А где ж ему еще быть? Становись в строй, мичманец…

И никаких восторженных эмоций. Обыденное дело. Чем можно удивить восточного человека в возрасте Аллаха?

После проворачивания оружия и технических средств экипажи поднялись из лодок на причальную стенку. Построившись в каре вокруг комбрига, слушали его выводы по учению. Он был, как всегда краток в своих речах.

— Ведь все вы можете! В подводном деле — как цирковые эквилибристы. Утрете нос кому угодно и в чем угодно. За это я не боюсь. Но неужели мы спасуем перед какими-то ОУСовцами своим затрапезным видом и какой-нибудь грязью, ржавчиной и прочей мелочью, до которой так падки все инспекции? Что мы делаем по команде «Осмотреться в отсеках»? Вот именно! А сейчас нам надо осмотреться везде, на всем нашем заведовании. И не только на лодках. Я согласен, берег к нам не ласков. Но он наш, и никуда нам от него не деться. Нам на нем жить, и нам его обихаживать. Поднапрягитесь в обустройстве берега. За корабли я спокоен. Кстати, джигиты даже переплюнули край рачительности по отношению к своему кораблю. Надо же, выволокли все якорное хозяйство на причал и покрасили его! Лодка от такой заботы, наверное, умывается умильными слезами. Ей Богу, молодцы! Вот с таким подходом к делу мы любую инспекцию заткнем за пояс… Желаю всем удачи. Действуем по суточным планам кораблей. Все свободны… — веско и добродушно проговорил комбриг, пробуравил своим мощным корпусом строй моряков, сел в машину и уехал с причальной стенки.

Инспекция

Инспекция трясла бригаду между праздниками международной солидарности трудящихся и днем Победы. Без всякой солидарности с ратниками подводного труда. За береговое обустройство и состояние отчетной документации назревала капитальная двойка.

— Закостенели вы в своих завесах без нашего глаза до форменного безобразия. Спите на ходу и дальше собственного носа ни хрена не видите! В каком же состоянии ваши корабли? Они в состоянии хотя бы оторваться от причала?! Сейчас проверим. Вводная: — Угроза воздушного нападения противника! Бригаде — экстренно отойти в точки рассредоточения! Погрузиться. Стать на якоря и лечь на грунт! Всплыть — всем вдруг и ровно через два часа. Все! Время пошло. Я вас встрепену! Выводы буду делать по этому элементу вашей боеготовности. Чтобы не обрастали ракушками… — незлобиво проворчал комбригу под занавес проверки руководитель инспекции. Вице-адмирал, всю свою жизнь проведший на подлодках.

Комбриг воссиял, именно воссиял, а не огорчился и шуганул свои «эсочки» от причалов. Сам взгромоздился на мостик нашей «эсочки».

— Ну что, хитромудрый татарин, поехали…. Отскакивай и потолкайся в сторонке, пока все отойдут… Погружаться будем последними… — распорядился комбриг, поднявшись на мостик.

Мы отскочили и потихоньку начали смещаться в сторону своей точки. Командир, еще до появления комбрига, успел нацелить меня на точку, отстоявшую от места предыдущей стоянки на два кабельтова ближе к оси бухты, с семидесятиметровой глубиной.

Комбриг по УКВ переговаривался с командирами других «эсок». По их готовности загонял их на грунт: — Молодец! Ныряй и ложись!

Дошла очередь и до нас.

— Мы в своей точке? Место уточнил? Ныряй, не мешкая!…. — последовала его команда из рубки связи на мостик.

Погрузились. Отдали якорь. Легли на грунт. Затаились…

— Ну что, мудрец восточный, чуешь, что и мы не лыком шиты? Как тебе нравится наше предвидение с отработкой этого элемента?… — довольно потирая руки, проговорил комбриг, прохаживаясь по центральному посту. Его мощная фигура, кажется, заполнила все свободное пространство центрального поста, а он топтался, как слон в посудной лавке, не испытывая неудобств. Из отсеков только-только доложились по команде: «Легли на грунт. Глубина 70 метров. Крен — ноль, дифферент — ноль. Осмотреться в отсеках!» Каждый отсек доложил о своих параметрах наблюдения, о работающих механизмах. Замечаний не выявлено.

— Не наше предвидение, товарищ комбриг, а Ваше. В самый раз мы эту бодягу отработали… — возражает комбригу командир. По восточному мудро. За такое возражение начальник не устраивает субботнюю порку на конюшне своему подчиненному, а вознаграждает его рублем или чаркой.

— Ладно уж вилять хвостом. Не будь я так уверен в своей командирской братии, вряд ли бы решился на такую тренировку для всей бригады, не вытащив на нее поочередно каждого. Ан, рискнул. И все получилось, как надо. Полчасика полежим, поокаем, проведем небольшую тренировочку по ЗПС (звукоподводная связь), и будем всплывать. Первыми. За десять минут до назначенного времени всплытия. Сейчас — режим «тишина»! Я на ЗПС, к акустикам… — и комбриг воткнулся в выгородку акустиков. И оттуда понеслось его раскатистое: «Я — первый! Вызываю на связь — …! Прием!».

А меня, безо всякой восточной мудрости и тактичности, в ежовых рукавицах, да за глотку, ухватил командир.

— Ну так что, штурманец, по вине штурманской боевой части в прошлый раз мы сели верхом на кабель? Как это понимать? Ты же утверждал, что в этом месте нет кабеля?… Что у тебя сейчас на карте?…

Показываю четвертинку карты, но уже с красной зигазугой корректуры о подводном кабеле. Он идет по дну сначала вдоль одного берега бухты, потом пересекает ее поперек и утыкается куда-то в скалы.

— И когда он тут появился?…

— По извещениям мореплавателей, более года тому назад… Перелопатил все извещения, и обнаружил, что корректура карт не производилась…

— Ты флагманскому штурману что-нибудь об этом говорил?…

— Нет, тащ командир. Штурман приедет, пусть сам об этом докладывает. Корректуру я сделал по всем извещениям, до последнего…

— Это ты правильно поступил, как с флагштуром, так и с корректурой. Набирайся опыта, как надо и как не надо служить. Оторвать яйца нашему штурману — будет мало. Он у меня дождется…

— Командир! Всплывай!… — пробасил комбриг, вылезая из рубочки акустиков. Даже жалко было, что беседа с командиром прервалась. Механик погнал воду из носовой дифферентной цистерны в кормовую, создавая дифферент лодки на корму. Он медленно пополз к отметке в три градуса на корму.

В это время в первом отсеке начали выбирать якорь-цепь и якорь. Лодка легко оторвалась от грунта и начала медленно всплывать. Скоро дифферент с трех градусов на корму резко «клюнул» на нос и замер у нулевой отметки, не меняясь. Это якорь оторвался от грунта.