Когда уйдешь
Шрифт:
Медленно она прошла по коридору мимо ванны, в которой горел свет и застыла в дверях. У нее был совершенно пустой, ничего не выражающий взгляд. Когда ей действительно было плохо или же когда она была чем-то очень сильно напугана, вопреки всем законам логики, Леля выглядела так словно ей на все плевать. Как сирийский царь из сказки, который в пылу сражения задумывался о своем царстве и посреди боя оставался равнодушным его зрителем. И бывши зрителем, казалось, видел что-то другое…
Леля видела сны. Подсознание убаюкивало ее и говорило ей, что это только сон и не взаправду –старый детский трюк, который
Ее мать с потрепанными, засаленными волосами цвета старого навоза держала в руках догорающий окурок с большим тлевшим пеплом на конце, который вот-вот должен был свалиться на стол. Она смотрела перед собой тупым оскаленными лицом как у маленькой злобной собачонки, которая собиралась вцепиться в ногу простому прохожему. Рядом с ней сидела сморщенная как старая курага баба Зина, державшая в дрожащей руке гранёный стакан, долитый до краев отнюдь не водой и человек, которому Леля желала смерти больше, чем самой себе.
– О, зайка-попрыгайка пришла! – заметил он ее первым.
Мама резко посмотрела на нее и рявкнула так, словно она нашкодничала:
– Аленка!
Как-то у нее получалось произносить ее имя, что в нем звучала буква «Ш». Даже спустя годы для Лели это оставалось загадкой.
– Убью ее, Володя, так и знай! – продолжала она.
– Вот-вот – прохрипела баба Зина.
– Ну что ты, Иришка, побойся Бога. У тебя же ребенок. Посадят, посадят надолго. А кто за киндером-сюрпризом присматривать-то будет? Того и гляди, скоро парни пойдут, а родительского плеча нет под боком. Ну что ты в самом деле, на меня ее что ли оставишь? Кхе-кхе.
– А я говорю, убью!
– Вот-вот.
– Ну чего ты как не своя, зайка? Проходи, садись с нами. У нас тут… э… хлебушек, огурчики… Садись, накормим тебя.
У Лели задрожали руки.
– Мама! – закричала она, выходя из ступора – Почему эти люди здесь у нас дома?! Почему?! Ты же мне обещала… Я же тебя просила, чтобы ты никого не приводила к нам! Зачем вы тут сидите, шли бы к бабе Зине там я бы вам по крайней мере не мешала!
Она сделала несколько резких шагов вперед, отчего ее косички перебросились назад на спину и теперь стояла рядом со столом на маленькой кухне. Ее глаза пылали ненавистью и если бы Стас увидел ее в этот момент он бы не сомневался в том, что ее лицо исказила какая-то неописуемая злоба.
– Так, это… – протянула ее мать заплетающимся языком – а выгнали нас оттуда, Аленка. Все. Приехала, значит эта гадина, как ее?
– Наталья – подсказал дядя Володя.
– Наташка эта. Дочка бабы Зины, пропади она пропадом. Приехала такая деловая вся, в сапожках на машине. Что она там сказала, Володя, а?
– Полицию вызовет.
– А! Полицию она вызовет! Мы, видите ли, спаиваем ее мать! Пенсию ее пропиваем, а дядя Володя нахлебник и альфонс уносит из дома имущество!
– Да я вот только радиолу сдал… в музей. Чего она на подоконнике стоит пылиться? Отнес ее, благое дело, считай, сделал. Ну?
– Вот-вот.
– И выставила его за дверь! Я то заранее ушла, как она позвонила, ну чтобы ну… Гляжу в окно, а она подъезжает вся такая расфуфыренная. Потом то, что было, Володя, а?
– Да что потом? Ударила меня бутылкой, вон синяк под глазом. Тарелкой в стену кинула, трясла
меня как тряпку какую-нибудь половую. На Зину вон тоже орала. Потом сказала, чтобы я вон шел –так-то, а квартиру она продавать будет. Вот так вот. Она, глядишь, эта квартира на нее то записана. Мать, говорит, себе будет забирать, а квартиру –того. Продает.– Слышала, Аленка, какая шалава неблагодарная эта Наташка-то? Тряпки я все в нее кину, которые она тебе поотдавала. Ну, смотри мне станешь такой же я и тебя удавлю вот этими самыми руками! А дядя Володя у нас пока поживет. Ты нос не вороти, он хозяйственный. Лампочки хоть вкрутит.
– Вот-во…
Алена кинула на стол квитанцию и резко развернулась. Если бы она не разучилась плакать, то разрыдалась бы безудержным ливнем прямо в эту секунду. Но глаза стояли на сухом месте и не слезились уже почти год. Она вошла в комнату и стала шагать от окна до шкафа, не понимая, что делает и не зная, что делать дальше. Руки продолжали дрожать, глаза и лицо пылали. Она словно стояла на жарком июльском ветре, а грудь сжимала боль и обида.
Сколько она уже натерпелась… Сколько пролежала в слезах за шкафом, пока мама со своими собутыльниками голосили пьяные песни, не давая ей уснуть. В детстве было проще. Намного проще. Она легко могла внушить себе, что это просто плохой сон, а во сне увидеть другую, светлую реальность и поверить ей. Теперь же ночами ее мучают одни кошмары. И даже если она согласится с тем, что эти люди на кухне ей только снятся придется либо их терпеть, либо ложиться спать, либо уходить из дома.
«Пусть они снятся пустой квартире, а я не хочу видеть их ни во сне, ни наяву!»
Ей стало так плохо, что она мысленно попросила Бога о смерти. Села на мамин диван и обзаведясь такой решимостью покончить с собой, какая настигала ее всего однажды, она стала думать, как все это поскорее решить.
«Нож и стекло пройденная тема. Нужна крыша или речка. Да! Так чтобы наверняка, чтобы не было пути назад и не было возможности передумать и вернуться. Еще один раз –и это последний. Не потому, что я не хочу жить, а потому, что в моей жизни слишком много дерьма. И я устала его терпеть. Господи, пожалуйста, хотя бы в этот раз позволь мне умереть…»
Она подняла глаза к потолку, как бы ища ответа и увидела большого жирного таракана, ползущего к свисающей люстре с разбитыми фарфоровыми бутонами, из которых торчали взорвавшиеся лампочки. Таракашка как будто никуда не спешил, как бы прогуливался. Из его задницы торчало блестящее яйцо, которое он вскоре отложит и из него вылупятся новые маленькие букашки, похожие на муравьишек. Он прополз еще сантиметров десять после чего свалился на пол, где Леля его и раздавила, превратив в мокрое белое пятнышко на пошарканном линолеуме.
«А почему бы перед смертью не напиться? Ну хотя бы раз в жизни. Пьяной можно броситься и под машину, пусть меня размажет по асфальту как этого пашку-таракашку. Что потом будут говорить по новостям это уже меня не касается. Где меня будут хоронить и что напишут на надгробии Алена или Леля –плевать. Главное, что меня тут уже не будет. Я не проснусь
А если Виолетта пригласила всю группу, значит и я могу пойти. Там наверняка будет много алкоголя. Напьюсь так чтобы забыться, а потом уйду в ночь и что-нибудь сделаю!»