Когда время штормит

Пулевое ранение, которое Дрейк получил, и о котором говорил лекарь, означало, что произошло сражение. Значит, его победил в бою и забрал в плен экипаж какого-то военного корабля. Но, какого? Испанцев или португальцев, лютых врагов англичан, ни женщина со светлыми волосами, которая подошла к нему первой, как только он очнулся, ни врач с бледной кожей не напоминали. Может, они голландцы или французы? Но, тогда откуда льется столь необычный яркий свет, которым освещено все вокруг? Френсис понимал, что ни свечи, ни масляные фонари, ни факелы никогда не дадут такого необыкновенного ровного светового оттенка.

Да и все вокруг Дрейку казалось необыкновенным. Повращав своим здоровым правым глазом, он обнаружил, что лежит на невероятно мягком ложе с поверхностью из бежевой кожи великолепной выделки, абсолютно ровной и гладкой, без единого шва. Такого материала он не встречал никогда раньше. Но, еще больше Френсиса поражала огромная стеклянная панель, которая располагалась прямо напротив над его ногами. И это стекло выглядело настолько великолепно обработанным, что обладало абсолютной прозрачностью, не давая ни единого искажения.

Такого большого стеклянного окна, лишенного всяких внутренних рамок, свойственных витражам, которые имелись в некоторых соборах родной Англии, он еще никогда и нигде в своей жизни не видел. И за этим великолепным стеклом угадывались необычные контуры мачт огромного корабля, освещенного невероятно яркими фонарями. Но, опять же, вовсе не такими, к которым привык Дрейк, а горящими ровным светом без всякого мерцания, подобно тому удивительному свечению, которое наполняло помещение, где он находился. И Френсис все еще не понимал, куда же именно попал. Лишь в том, что по-прежнему находится на воде, он не сомневался. Потому что на это указывало характерное покачивание.

* * *

Бывший снайпер спецназа Петр Ливанов вместе с Геннадием Давыдовым внимательно обследовал всю верхнюю палубу парусного корабля, пытаясь предугадать опасности, которые могут на нем таиться. То, что абордажная команда сдалась, а на мачтах и на открытой палубе галеона удалось перестрелять всех агрессивных англичан, еще не означало, что они совсем закончились. Ведь внизу, на батарейной палубе, в жилых помещениях команды и в трюмах, могли затаиться те из них, кто не принимали прямого участия в стычке, но и не желали пока сдаваться, чего-то выжидая. И их необходимо было обнаружить, чтобы обезвредить.

Когда они вдвоем с Давыдовым первыми поднялись на галеон, страхуя друг друга, некоторые раненые еще пытались оказывать сопротивление. Но, несколько точных выстрелов из винтовки успокоили их окончательно. И Геннадию даже не потребовалось применять свой ручной пулемет. Главный безопасник, конечно, покричал на английском языке вниз, в проем люка, чтобы все, кто там еще остался, выходили наверх с поднятыми руками, чтобы присоединиться к своим товарищам, которые уже сдались в плен. Вот только изнутри корабля на палубу поднялись всего лишь два десятка человек. И это явно не были все те, кто находился там во время боя. Артиллерийские расчеты старинных орудий галеона наверняка состояли не из одного человека. И кто-то еще должен был оставаться внутри, хотя матросы, которые вылезли наружу, утверждали, что никого внутри не осталось. Но, вполне возможно, они просто покрывали отказников.

Тех англичан, которые не желали вылезать, Давыдов предложил выкуривать дымовыми шашками. Но, за ними надо было возвращаться обратно на борт яхты. Когда санитары вместе с молодым доктором с эсминца прошлись по верхним палубам парусника, обнаружив и спустив на корму «Богини» еще нескольких раненых, а Давыдов ушел следом за ними, Ливанов остался в одиночестве. И он отчетливо понимал, что, в случае, если среди английских моряков, спрятавшихся внутри галеона, затесался хоть один самоубийца, последствия могут быть самыми тяжелыми. Ведь поджечь пороховой погреб, чтобы взорвать галеон, для такого отчаянного человека не составит никакого труда. Потому и возникала необходимость как можно быстрее нейтрализовать подобных «камикадзе», пока они не натворили глупостей. Если, конечно, самоубийцы где-то внутри все-таки находились, что, конечно, невозможно было предвидеть заранее.

Вот только лезть внутрь корабля самому через узкий люк по крутому деревянному трапу Ливанову совсем не хотелось. Там вполне могла поджидать какая-нибудь ловушка. Потому Петр просто захлопнул этот люк, взяв его на прицел, и оставив честь разбираться с проблемой матросам с эсминца. «А если кто-нибудь из англичан захочет выйти наружу, то постучит снизу и покричит. Тогда, может, и не убью», — решил снайпер, нервничая и ощущая себя на галеоне, как на пороховой бочке, чем он, в сущности, и являлся.

И потому Ливанов немного расслабился, когда на борт парусника поднялась досмотровая партия военных моряков. Усатый мичман попросил его сдать оружие и предъявить документы. На что Ливанов объяснил, что паспорт у него находится в каюте. Но, свою винтовку ему все-таки пришлось отдать на временное хранение вместе с ручным пулеметом, который ему оставил Давыдов. Правда, дорогую цейсовскую оптику Петру все-таки разрешили снять и унести с собой в каюту, куда мичман обещал обязательно наведаться, как только закончит осмотр парусника.

* * *

После того, как охранник с яхты, вооруженный автоматической снайперской винтовкой, сдал ее, а еще и ручной пулемет, мичман Федор Васильевич Яровой внимательно осмотрел оружие. Подобную винтовку он никогда не видел. На ней с правой стороны над магазином было выбито клеймо: «Heckler Koch», а с левой значилась какая-то аббревиатура: «PSG-1». Ручной пулемет тоже оказался интересным. Мичман и пулемета такого никогда не видал. Сделан он был явно на основе автомата конструкции Калашникова. Вот только имел удлиненный ствол с сошками на конце и оснащался вместительным барабанным магазином. Да и дата производства стояла непонятная: 1975.

Вообще, непонятного мичману во всем том, что он увидел вокруг себя, отчалив от борта эсминца, было очень много. Во-первых, тот разговор, который вел на катере особист с человеком в черном гидрокостюме, обрывки которого Федор Яровой слышал. Ведь из этого разговора следовали самые ужасные выводы: что время перемешалось, и что яхта с капиталистами прибыла из той реальности, где Советского Союза уже давно нет. Как такое возможно, Федор не мог понять. А тут еще Соловьев приказал осмотреть парусник, чтобы срочно арестовать всех, кто спрятался на нем.

Парусный корабль не выглядел большим. Всего в два раза длиннее, чем ширина транца кормы яхты, где он почему-то ошвартовался. Причем, использованы были не обычные швартовые концы, накинутые на кнехты, а самые настоящие абордажные крючья. А, учитывая трупы на палубах яхты и парусника, и наличие тех бородатых парней в старинной одежде, стоящих на яхтенной корме под конвоем, от которых воняло немытыми телами, как от животных, все это очень смахивало на нападение старинных пиратов. Вот только, откуда они? Федор не понимал.