Когда все сказано

– Что ж, ладно. – Роберт явно расстроился из-за того, что мы не прибегли к его услугам. – Раз уж все прошло законно и без афер, то мне и вмешиваться не надо.

– Да, бумаги подписаны, деньги получены.

– Никогда не думал, Морис, что человек вроде тебя согласится на дом престарелых.

– Я и сам не ожидал. Просто Кевин все твердил и твердил об этом… Мне ведь теперь хочется жить попроще. После ухода Сэди и так, знаешь ли, нелегко.

Надо уметь растрогать собеседника, сынок. Всегда работает.

– Конечно, Морис, я понимаю, как тебе тяжело. Сколько… сколько ее уже нет с нами?

– Сегодня ровно два года.

– Два года? – искренне удивился Роберт. – Кажется, это случилось совсем недавно.

– А для меня прошла целая вечность.

Он отвел взгляд и включил ноутбук.

– Я-то поддерживаю идею с домами престарелых. Так и сказал Ивонн – мол, забронируй мне местечко. Жду не дождусь, что меня там будут холить и лелеять.

Легко говорить, когда тебе сорок, а дома жена и двое детей.

– Значит, люкс для молодоженов – это своего рода прощание с Рейнсфордом?

– Можно и так сказать, – ответил я, рассматривая через окно залитую солнечным светом гостиницу.

Знаешь, когда в 1940 году я только устроился сюда на работу, никакого отеля и в помине не было. В то время там жила семья Доллард. Говорят, выглядело здание необычно. Дверь выходила прямо на главную улицу, будто дом стоял не в деревне, а на какой-нибудь площади в Дублине. Первоначальным хозяевам, видимо, нравилось, что вся деревушка буквально лежала у их ног. Большие ворота, длинная подъездная дорожка – все это было с тыльной стороны. Спереди же границы владений обозначались рядами деревьев, тянущихся, словно занавес, вдоль всего дома. Сейчас этих посадок уже не увидишь. Центральная улица обогнула отель с правой стороны, слева появились магазинчики. Если администрация и не выкупила какую-то часть земли для расширения города, то гостинице, как известно, она все равно уже не принадлежит.

Я начал трудиться на их ферме, когда мне было всего десять лет. Наша земля – точнее, земля моего отца (тогда еще совсем небольшой клочок) – граничила с территорией Доллардов. После шести лет тяжкой работы я поклялся, что никогда больше не переступлю порог этого дома, и сдержал бы клятву, не пожелай вы с Розалин устроить там свадьбу. Никогда не понимал, чем вам понравилось это место. Сэди, та вообще без умолку твердила: «Какая чудесная гостиница, какие роскошные номера!» Чуть с ума меня не свела с этим люксом для молодоженов. Я уж боялся, что в день свадьбы ее вообще удар хватит. Видать, Сэди проявляла энтузиазм за нас обоих. Я-то не умею притворяться.

«До перепланировки здесь находилась спальня хозяев, Амелии и Хью Доллард», – с сияющей улыбкой заявил организатор, будто сообщая нам какой-то изумительный факт.

Вы продолжили осматривать номер, а я пошел в бар. Выпил виски – за крах этого дома. Не помню, кто меня тогда обслуживал, но точно не новенькая. Вот она, осторожно несет целый поднос бокалов, которые некуда ставить: все полки уже заняты. Никогда я не был настолько увлечен алкоголем, как в тот день. Моей голове явно казалось, что шея сломана, и поэтому я не отрывал взгляда от стакана. Стены всех комнат и коридоров были увешаны фотографиями, мучительно напоминающими о прошлом.

Когда вы спустились в бар, я угостил всех выпивкой. Слушая ваше восторженное бормотание про люстру в банкетном зале и вид из люкса для молодоженов, я спросил:

– Вид на мою землю?

К тому времени почти все поля вокруг гостиницы принадлежали мне.

– Вот именно! Разве это не прекрасно, Морис? Окна выходят прямо на великолепные просторы нашей фермы. На гряду живописных зеленых холмов, – ответила Сэди, сжав мою руку. Она слегка опьянела.

Начался разговор о прелестях отеля. Все это время я потягивал виски, чтобы заглушить ваши голоса. Затем приехали родственники Розалин, и вы снова отправились на экскурсию по гостинице. Я не выдержал и ушел. Сел пьяным за руль и поехал домой, хотел побыть в темноте и тишине.

К моему величайшему удивлению, сама свадьба мне понравилась. Наверное, я просто был рад видеть и вас, и Сэди такими счастливыми. С гордостью я наблюдал за вашим с Розалин первым танцем в качестве мужа и жены. Потом мы все тоже вышли на танцплощадку – я с матерью Розалин, а Сэди с ее отцом. Твоя мама смеялась, с ее губ не сходила улыбка. Ближе к вечеру она даже уговорила меня еще раз взглянуть на люкс для молодоженов.

– Разве не прекрасно, Морис? Вот бы и мы с тобой женились в таком чудесном месте. Ты только представь, а? Прямо мистер и миссис Сноб.

Я покружил ее по комнате. Сэди чуть не врезалась в туалетный столик, и в итоге мы, захмелевшие, упали на кровать. Однако целовал я ее не под действием спиртного. Нет, этот поцелуй был полон любви, которую она пробуждала во мне все эти годы. Парой мы были не идеальной, но довольно крепкой и надежной. По крайней мере, мне так казалось. Что на этот счет думала Сэди, я не спрашивал.

– Обещаю, однажды этот люкс для молодоженов будет только нашим, – сказал я, лежа в постели и глядя на нее. Не знаю, поверила ли Сэди моим словам. И вот я здесь, только с опозданием на два, черт возьми, года.

Она умерла во сне. Не болела и ни на что не жаловалась, прямо как ее сестра. Сэди всегда говорила, что предпочла бы именно такую кончину. Перед тем как лечь спать, она поцеловала меня в щеку и перевернулась на другой бок. Вокруг головы у нее был нимб из бигуди, повязанных сверху моим старым платком. Сэди не ленилась каждый вечер завивать свои идеально прямые волосы. Наблюдая за ней, сидящей у туалетного столика, я поражался: зачем все это? Что не так с длинными шелковистыми прядями, которые можно было увидеть лишь в течение пары секунд? Все бы сейчас отдал, чтобы еще раз увидеть, как она сидит у зеркала и накручивает волосы на бигуди. Я бы замер и с восхищением следил за каждым движением ее рук.

Тем утром я уже успел побриться и слушал радио на кухне, когда вдруг осознал, что Сэди не шаркает тапочками и не напевает себе под нос. Чайник вскипел, а она все не спускалась, и тогда я понял: что-то не так. Пошел в спальню, следом все еще доносился голос диктора, какая-то болтовня про Мика Уоллеса и уклонение от налогов. Образ этого политика в розовой футболке и с шапкой тонких побелевших волос так и отпечатался у меня в мозгу. Потом я заглянул в нашу комнату и увидел, что Сэди по-прежнему лежит в постели.

Гребаный Мик Уоллес.

Я дотронулся до ее лица – холодное. Колени мгновенно подкосились, и я рухнул на пол у края кровати. Присмотрелся к Сэди. Она выглядела довольной, беззаботной. На щеках еще играл румянец… или мне почудилось? Я провел пальцами по мягкой коже вокруг ее глаз, затем нащупал под одеялом ее руку и сжал, пытаясь согреть. Поднес к щеке, начал растирать… Нет, я понимал, что не сумею оживить Сэди, просто… даже не знаю, зачем я это сделал. Наверное, не хотел, чтобы она замерзла. Она терпеть не могла холод. В принципе, я отчетливо помню как раз только тот момент наедине с ней. Даже не спрашивай, что было потом, кто пришел на похороны и какие произносили речи – все как в тумане. Я просто сидел в кресле в гостиной, все еще мысленно держа за руку мою Сэди.