Когда выбирается “Я”

— Да, понимаю, тут случай особый, — сказал старый бандит. — Ты себе вырастишь новое ухо за два часа. С тобой другой разговор. Заупрямишься — жить не будешь. И два дня даётся на размышление.

Для убедительности меня оставили на два дня без еды.

Я лежал на полу в винном погребе, который был превращён в мою тюрьму, вдыхал пьяные ароматы всех хранившихся здесь и пролитых по каплям вин, лежал, с головой, мутноватой от спиртных запахов и от голода, и размышлял, прикончат меня гангстеры или не прикончат.

И приходил к выводу, что, пожалуй, прикончат. Для них это проще, чем выпустить меня, а самим после этого прятаться от закона.

Ну и что же делать? Подчиниться? Обидно. Недостойно. Не подчиниться? Убьют. Или не убьют, блефуют, запугивают?

И вот дня через два Пол принёс мне ту газету с сенсационным сообщением о смерти Джереми. Как бы хотел продемонстрировать, что перед убийством их шайка не остановится.

Представьте себе, что мне стало жалко Джереми — этого запутавшегося предателя, хотя меня он предлагал уничтожить. Физиономию я ему расквасил бы с большим удовольствием, но убить… это другое дело. Наверное, очень трудно желать смерти человеку, которого знаешь лично. Я помнил его мрачное уныние и озабоченную тревогу о детях, которым нужны средства для бизнеса и для образования, его глупую жену, подозревавшую меня с первого взгляда: тяжко придётся ей в безжалостном западном мире. Кажется, Джереми играл на скачках, вероятно, наделал долги, хотел поправить дела, на свой риск попробовал служить двум хозяевам — закону и беззаконию. И дослужился. Рискнул и утонул.

— Это вы укокошили его? — спросил я.

— Зачем я скажу “да”? — вопросом на вопрос ответил гангстер. — “Да” я не скажу на суде и не скажу лишнему свидетелю. Но Барба, мой наставник, царство ему небесное, если в то царство впускают мучеников электрического стула, говаривал, что в нашем деле нельзя таскаться с балластом. Этот Цап замарал себя кругом: не сберёг картину, не нашёл картину, тебя увёз, назад не привёз. Служба его в полиции кончилась. Он ехал назад, чтобы попасть под следствие и других потянуть за собой. Смерть для него была самым благородным исходом. Человек мужественный на его месте решился бы на самоубийство. Но Джереми не был мужественным человеком.

— И вы убили своего товарища?

— Я лично не убивал. Но Барба считал, что разумные люди должны избавляться от балласта.

— Разумные люди разумных людей не убивают.

Пол пожал плечами:

— Не понимаю логики. Коп хотел уничтожить тебя, а ты волнуешься, когда убрали этого копа. Ты лучше о себе поволнуйся. Какое у тебя положение? Ты уехал вдвоём с человеком, этого человека нашли убитым. Сам же ты оказался в чужой стране, перешёл странным образом через границу без визы, явно хотел скрыться. На суде тебе придётся тяжко. Конечно, у закона много щёлочек, но ты иностранец, ты ходов и выходов не знаешь. Моё гостеприимство — спасение для тебя. Но я не люблю упрямых гостей. Барба говорил, что он человек дела, не к лицу гангстеру содержать гостиницу для недогадливых. Два дня ты думал, подумай ещё часика два, и хватит.

В общем, я согласился переделывать нос Салли. Решил, что никому не будет вреда от этой переделки ни в Восточном полушарии, ни в Западном. Подумал, что так я выиграю время, а там улучу момент или придумаю что-нибудь. И умереть было жалко — жалко уносить в могилу уникальный секрет перевоплощения. Не знаю, идеально ли я поступил, никого не уговариваю следовать моему примеру. Может быть, благороднее было во имя принципиальности пойти на смерть. Но ведь никто не узнал бы даже о моей стойкости. Я оставил бы мир подозрительно исчезнувшим, предполагаемым убийцей. Мне выжить надо было хотя бы для того, чтобы имя своё очистить.

— Цена носа Салли — моя полная свобода, — сказал я.

И ожидал, что Пол скажет: “Да-да, разумеется”. И не собирался верить слову убийцы. Велика ли цена его слова, если жизнь человеческая для него ничто?

— Условия диктую я, — возразил гангстер. — Зачем мне говорить “да”, кто меня заставляет? За красивый носик Салли ты получаешь жизнь. Полгода жизни, разве этого мало? А там посмотрим, ещё какой нос получится. Жизнь я тебе гарантирую. И довольно. Слово сказано. У Длиннорукого Пола слово верное.

Видимо, человеку чем-то надо гордиться обязательно. “Слово верное!”

— Какой же вы нос хотите? — спросил я краснолицую подругу гангстера.

Оказывается, этот вопрос был решён заранее. Салли принесла мне в качестве эталона вырванный из иллюстрированного журнала цветной портрет некоей европейской принцессы. Не кинозвезду выбрала Салли и не миллионершу — естественный идеал для американки, а европейскую принцессу. Церемонного благородства хотелось гангстерше.

Впрочем, принцесса была прехорошенькая: миловидная блондинка с острым носиком и пухленькими, хотя и поджатыми надменно губками. Маленькая голова на несколько длинной шее нисколько не портила впечатления. Принцесса держалась с достоинством. Это хорошо и не только для принцессы.

Я распорядился размножить портрет и наклеить на все зеркала. Читателю я уже объяснял этот приём: нужно подкреплять воображение какими-то вещественными свидетельствами. И я сделал фотомонтажи из лица принцессы и платьев Салли и сделал групповые портреты: принцесса и Пол в обнимку, принцесса и Пол на лодке.

Затем последовало переливание крови. К счастью, кровь у меня нулевой группы, я универсальный донор. И дал я Салли лёгкую дозу снотворного: не для забытья — для лёгкой дремоты. Дремота облегчает внушение. На собственное воображение Салли я не очень надеялся.

А далее последовали сеансы внушения.

— Глядите в зеркало, — твердил я Салли. — Девушка в зеркале — это вы. И это вы с Полом в лодке. У вас тонкие ноги, лёгкая походка, чуть пританцовывающая. У вас худенькие руки, длинные пальцы музыкантши. У вас бледное лицо и прямой носик, остренький кончик у носа. Вот такой нос, в зеркало глядите.

И дело пошло, пошло и на этот раз. Кровь моя, введённая в чужие вены, начала переделывать чужие клетки. Пышнотелая гангстерша стала молодеть — это было заметно уже после третьего сеанса. Талия её стала стройнее, лицо бледнее и тоньше, нос приподнялся и вытянулся, шея удлинилась. Все это напоминало кинонаплыв, растянутый на многие сутки. В грузных чертах сварливой сорокалетней женщины проступала кокетливо-надменная девушка.

Занятно было следить, как меняется и поведение Салли. Когда жирно намазанный рот крикливой торговки сменили поджатые губки, Салли перестала ругаться, стала кокетливо сюсюкать. С тонкими кистями рук появилась и аккуратность. Салли стала, наводить чистоту и украшать цветами дом; цветы появились даже в моем винном погребе. Не знаю, какую роль тут играло новое тело. Вероятнее, Салли приспосабливалась к новому облику психологически, входила в роль молодой девушки и надменной принцессы.

И отношение к людям изменилось у Салли, в частности отношение к Полу. Ранее она обращалась с ним чаще всего с раздражением. Это было раздражение торговки, которая продешевила на рынке, продав свой товар хитрому старику, и вместе с тем уважение к этому старику, перехитрившему даже её. Сейчас крикливая вздорность сменилась презрительной покорностью. Салли вела себя как знатная пленница пирата Она уступила силе, но презирает победителя.

Сам-то “пират” не замечал разницы. Он был из тех, кто в любви не интересуется ответными чувствами. Подруга стала моложе и привлекательнее. Он был в восторге, как собственник, чьё имущество повысилось в цене вдвое. А что там думает имущество, его не интересовало нисколько.

Увлечённый удачей, чуть ли не в первый день он мне предложил сделку.

— Давай создадим синдикат, — сказал он. — Мастерство твоё, организация моя, доходы пополам — фифти-фифти. Я мог бы и больше взять по справедливости, потому что ты как иностранец и шагу не ступишь в этой стране, как приступиться, не знаешь. Да ты и документы не добудешь — тебя вышлют сразу же. Клиентов не найдёшь, кабинет снять не сможешь. Но я играю честно, фифти-фифти, и пусть за все платит клиент. В стране бродят толпы личностей, желающих сменить свою фотографию: стареющие кинозвезды, кряхтящие старики, женихи и невесты с кривыми носами, косыми глазами, добрые молодцы, не поладившие с законом. Мы из них выберем тех, у кого карман набит туго. Таксу установим подходящую: скажем, полмиллиончика за перевоплощение. Четыреста девяносто восемь тысяч — для убедительности. По доллару за каплю твоей волшебной крови. Двоих ты обработаешь за месяц. Вот и миллиончик нам очистится на двоих. Подойдёт такой доход?