Когда вырастали крылья
Шрифт:
– Опять про коммунистов? Не желаем!
– А что вы знаете о коммунистах?
– Баранов резко поднял руку, и лист затрепетал в его пальцах.
– Вот здесь, в этом приказе, сказана правда о коммунистах. Слушайте!
– И стал читать: - «Солдат-коммунист имеет такие же права, как и всякий другой солдат, ни на волос больше; он имеет только несравненно больше обязанностей».
Такого приказа куриловцы не ожидали, смолкли. И тогда, едва сдерживая дрожь от боли и обиды, Баранов крикнул:
– Под чью дудку пляшете? Кому нужна власть без коммунистов и чья это будет власть? Где ваши главные заводилы?
К столу пробился огромный бородатый солдат, на ходу спрашивая Баранова:
– Шептунов ищешь? Я тебе без шепота… Зачем отрывать нас от родной, кровью политой землицы?
– Куриловец потрясал в воздухе кулачищами, гремел зычным басом: - Отвечай! Зачем нам с этого фронта ехать на другой? Кому это нужно?
– Революции нужно, наши штыки…
– Шиш тебе - не штыки!
– Куриловец повернулся спиной к Баранову.
– Слыхали, браты, как обманывают нас коммунисты? Равные права!… Поравняла революция мужика с барином, и баста! Так нет же, объявили мужика хозяином земли, а потом этого хозяина за шкирку: «Ступай в чужие края кровь проливать!» За кого? [41]
Еще один куриловец прорвался к столу, скинул папаху и поклонился собранию:
– Дозвольте спросить гражданина комиссара? Мы уйдем, а тут буржуазия опять верх возьмет - беляки с бабами и ребятишками скоро справятся. И как она тогда, революция, обернется? Извольте, гражданин комиссар, пояснить народу!
– с вызовом закончил он и, весьма довольный своим вопросом, остался стоять у всех на виду.
Ответить Баранову не дали. Снова загалдели:
– Гдей-то дерутся, а здесь у мужика лоб трещат.
– Не «гдей-то», голова! В своей же России.
– А России краю нет. А тут землица наша. Она что журавель в руках…
– Так ведь и коммунистам не синица в небе…
– Везде свои землепашцы, тамошние за себя постоят.
– Хе, нашли дураков! Неча на чужом горбу…
– Мутит комиссар, не желаем!
3
Баранов терпеливо ждал, пока собрание успокоится.
– Ти-ха-а!
– властно потребовал тот же тонкий голос из первых рядов.
– Дайте комиссару досказать!
Теперь Баранов приметил малорослого белобрысенького солдата и заговорил, обращаясь только к нему:
– Спасибо, солдат. Пусть пошумят… А тебе вот что скажу. Я комиссар, коммунист - это уж помимо солдатских обязанностей. Полтора года служил на Румынском фронте в Ленкоранском полку. Вшей кормил, в штыковую на австрийцев ходил…
Тише стало в бараке, куриловцы прислушались, и Баранов, не отрывая взгляда от белобрысенького, тем же тоном продолжал:
– Сам знаешь, какая она, жизнь солдатская. Позапрошлой осенью, сразу после революции в Питере, приехал к нам, на Румынский фронт, комиссар Рошаль. Он, пожалуй, тебя помоложе. Все бросил: дом, институт, родителей - и примчался к нам.
– Байки! Зачем они тут?
– раздалось из президиума. Баранов узнал голос комбата Гольцева и не отозвался.
– Слушай дальше, солдат. Расстреляли Рошаля. Сам командующий Румынским фронтом генерал Щербачев отдал Рошаля в руки палачей. Так то ж матерый генерал! [42]
Смертный враг революции! Он знал, что у коммуниста везде одна правда - в Питере и в
бессарабской деревне, дома и в окопах. Больше австрийцев боялся генерал Щербачев той правды, что привез на фронт молоденький ленинский комиссар.А бородатый куриловец не унимался:
– Так нет же у нас генералов! А комиссар есть. Свой. Комбат Гольцев.
– Вот как?
– Да, вот как!
– с явным злорадством крикнул Гольцев.
– Я тут сейчас за командира и комиссара по воле масс… Предлагаю говорить по существу.
– Могу тебе, солдат, по существу сказать, - с подчеркнутым вниманием к белобрысенькому продолжал Баранов.
– Рошаль - мой земляк, и я питерский. Батюшка - неграмотный водовоз, а я счетному делу обучен, и нашлась бы для меня в Питере подходящая служба.
– Он чуть замялся, застенчиво улыбнулся: - И невеста тоже… Глядишь - семья, дело нехитрое…
Кто- то крякнул, вызвав веселое оживление. Гольцев вскочил, он нервничал, хотел перебить Баранова, но тот неожиданно зло стукнул кулаком по столу:
– А кто нашу свободу защитит?!
– Теперь не к одному солдату - ко всему собранию взывал Баранов.
– Бог? Царь? И не покинул я армию, не воткнул штык в землю. Крестило меня огнем на Днестре и на Днепре. С вами в бой пойду аж за Урал. Прикажут - с вами поеду на юг драться с Деникиным. Нет у меня своей хаты с краю. Когда на околице домишко горит - всей деревней тушат…
Кто- то заметил:
– Смотря куда ветер дует.
– Отовсюду на нас ветры навалились. Это контрреволюция раздувает пожары войны. Мы в кольце блокады мировой буржуазии, и не будет нам покоя, пока последний пожар не потушим. Своя землица?
– Баранов искал кого-то глазами.
– А не будет ее у тебя, этой землицы!
– обратился он теперь к бородатому куриловцу.
– Не будет, коль на всей Руси не утвердим единую Советскую власть рабочих и крестьян. Кто тебе другое нашептывает - твой же враг! Вот у Чапаева тоже любят помитинговать, но вредных для революции шептунов быстро раскусили и сурово наказали.
Баранов круто повернулся к Гольцеву, и все замерли. [43]
Будто сгустилась та тревожная тишина, какая бывает перед решающей схваткой.
– Не байки приехал я сюда рассказывать, самозванный комиссар Гольцев. Должен вас предупредить…
Не выдержал Гольцев, метнулся к Баранову:
– Угрожаешь? Это ты мне угрожаешь?!
– Братья-однополчане, не тот приказ зачитал вам штабной комиссар, не тот… Есть другой, тайный от нас приказ, что прислал мне из Деркуля Семенков. В том приказе Линдов, Баранов и вся их камарилья порешили начисто изничтожить куриловцев за то, что не пошли на Уральск. Они приказали летчикам забросать нас бомбами. Вот какую участь приготовили нам…
И грохнул барак от криков и возмущений. Грохнул, точно уже разорвалась где-то поблизости бомба.
Гольцев ликовал.
В неистовом галдеже никто не слышал, как подбежавший к Гольцеву Линдов крикнул ему:
– За такую провокацию вас надо расстрелять!
И уже не в силах был Баранов унять разбушевавшихся куриловцев. Они требовали очной ставки с Семенковым.
Решили вызвать из Деркуля Семенкова и собраться на другой день.
4