Когда вырасту
Шрифт:
То есть мне стал очень симпатичен необычный Черненко.
Про чукчей все анекдоты были добрые. И я думала – наверно, он добрый, и хорошо бы именно он стал следующим по порядку царем.
И я вам точно хочу сказать: вот как ты веришь – так оно и будет.
Вдруг его действительно назначают!
Представьте мой искренний восторг.
Никто в стране его не разделял. Я ликовала одна. Купила в киоске газету, вырезала его портрет и повесила на стенку.
Но вскоре и он, к сожалению, приказал долго жить: в августе 1983 года на отдыхе Константин Устинович тяжело отравился копченой рыбой, которую прислал ему, явно по наущению врагов
Вот он внутренними делами и занялся, сука.
Отведав этого гостинца, Черненко провел значительную часть своего правления в центральной клинической больнице, где иногда, то ли для забавы, то ли с целью травануть его посильней и уже наверняка, проводились заседания Политбюро ЦК КПСС.
Такая вот страшная история.
Я почтила его память горючими слезами.
Великая держава вместе с населением запомнила его как безопасного руководителя, который не сделал ровным счетом ничего. И даже не сказал никаких исторических фраз. Ни «мочить в сортире», ни «она утонула»… – никакой этой чуши он не городил.
А уж войн и подавно не затевал: ему после министровых карасиков было как-то не до войн.
Так что я считала его хорошим человеком.
В общем, не учеба, а большая политика занимала мои мысли.
А то они спрашивают, как я сама училась. Ну, как училась… Честнее всего ответить не уклончиво «неровно», а искренне «неважно». Два плюс два научилась складывать – да и ладно, а там и кучер довезет.
Хвостики и совет отряда
(пионерское детство)
Когда мы перешли из октябрят в пионеры и учились классе в шестом, кто-то из класса в совет отряда входил, а кто-то – нет. По принципу уровня оценок и дисциплины.
Нормальные дети (как сейчас говорят – «адекватные») в этот совет входили. Я, разумеется, нет.
Совет отряда собирался нечасто, и вот как-то раз наш классный руководитель Алла Михайловна говорит:
– Так, Куликова. Завтра с Тартаковичем добро пожаловать на совет отряда. Разберем ваше поведение, ваши грандиозные успехи, подумаем, что с вами делать.
Зная заранее, что предстоит, я встала пораньше, нагладила как следует пионерский галстук и сделала два хвостика.
Обычно я ходила как лахудра, с распустившейся косичкой слева и петелькой справа. К третьему уроку я вытаскивала резинки из волос и ходила так. Пионерский галстук пихала в карман портфеля.
А тут думаю – не, прикинусь паинькой. Буду иметь трогательный, беззащитный вид.
И вот совет отряда. Хвосты держались нормально.
Все расселись в зрительном зале.
К веревке у доски Алла Михайловна прикрепила на скрепку рваный листок, на котором Илья Тартакович написал какую-то белиберду.
Уголок листка был оторван. Внизу стояла красная жирная двойка.
Алла Михайловна сказала:
– Предлагаю вниманию совета отряда небезызвестный случай! Пионер Тартакович позволяет себе швырять учителю на стол вот такие, с позволения сказать, контрольные работы. Любуйтесь! Просим героя к доске!
Она плотно сжала губы и покраснела.
Пионер Тартакович, веселый и свободный по характеру, еле сдерживая смех и явно чувствуя себя в самом деле героем, ровно как Чурилин из довлатовского «Чемодана», вышел к доске и встал под рваным листочком. Не хватало знамени, чтоб он мог его трогать.
– Что делать с этой вопиющей наглостью? –
продолжала Алла Михайловна. – У меня терпение лопнуло. Какие будут мнения?– Он больше не будет, – сказал кто-то.
– Абсолютно ничего смешного! – гаркнула Алла Михайловна. – Ученик не уважает ни учителей, ни своих товарищей! Ему на всех плевать!
– Я больше не буду, – сказал Илья и сжал губы, чтоб не смеяться.
Алла Михайловна стукнула кулаком по столу и побагровела шеей.
В классе стало тихо.
– Вы учитесь в лучшей языковой школе города! Тартакович не раз обещал, что больше не будет, но эти слова для него – сотрясение воздуха. Когда он кинул бомбочку… я имею в виду – пакет с водой… на учителя из окна, ему показалась мало той травмы, которую он нанес взрослому человеку, и того скандала, который воспоследовал. Он продолжает свои художества. Я предлагаю вынести вопрос на педсовет.
Илья стоял и покорно слушал, переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь своим друзьям в зрительном зале.
– Что надо сказать, пионер? Мы тебя внимательно слушаем.
– Вам лучше знать, – дипломатично ответил Илюша.
– «Это было в последний раз, простите меня, Алла Михайловна и ребята, больше я никогда не позволю себе ничего подобного» – вот что надо сказать.
– Это было в последний раз, простите меня, Алла Михайловна и ребята, больше я никогда не позволю себе ничего подобного, вот что надо сказать, – громко повторил Илья.
Все захохотали.
Багровая Алла Михайловна пошла пятнами и грохнула журналом по столу.
Почуяв, что пахнет жареным, Илья быстро сказал:
– Алла Михайловна, я не хамлю, я повторил ваши слова чисто автоматически, как попугай.
– Вон! – она вытянула журнал в сторону двери.
Освобожденный Илья мигом выбежал.
Я ощупывала хвостики.
– Куликова! – сказала Алла Михайловна.
Для меня сцена – ужас. Я была очень тихая девочка. У доски торчать ненавидела.
Но вышла и стою.
– Перед вами пионерка Куликова, – зловеще начала Алла Михайловна, – которая изучает в школе три предмета: русский, английский и физкультуру. У вас сколько предметов, ребята?.. Ах, десять? Двенадцать? Многовато. Куликовой они не нужны, она, конечно, их посещает, делает учителям одолжение. Но ни домашние задания по ним не делает, ни педагогов не слушает. Как вам известно, я веду русский, поэтому довольно долго неплохо относилась к Куликовой: она кое-что читает, выполняет мои задания и грамотно пишет. Я относилась к ней предвзято. Этому пришел конец, когда я увидела ее оценки за текущую четверть. Там даже нет троек, одни двойки по физике, алгебре, геометрии, географии, даже по истории! Уму непостижимо! Ученице грозит вылет из школы. На фоне такой вопиющей неуспеваемости Куликова в шесть утра в воскресенье уезжает кататься на лошадях в какой-то совхоз, позволяя себе оставлять маме записку! Вдумайтесь! Записку!!! Она не находит нужным устно предупредить маму, что куда-то едет! В двенадцать лет!
– Лошадки зимой там не живут, – вдруг услышала я свой голос.
– Что-что?!!!
– Уедут лошадки, – шепнула я. – Ездить будет не к кому.
– Вы послушайте, она еще дурочку из себя корчит! А какая у нее прическа? Это пионер или русалка? А?!!
Я встрепенулась. Посмотрела на Аллу и думаю – как же тебе не стыдно? Весь день я слежу за хвостиками, не отвлекаясь ни на географию, ни на физику.
– Сегодня вижу – подготовилась, – сказала она, прищуриваясь. – Что будем делать?