Когда зацветет терновник

А потом он ей книжку отдал. Не подарил. Так и сказал, что возвращает, что взял. Позже Лорка поняла, что книжка когда-то была мамина.

Глава 2

Подол испачкался и намок с краю, еще и палец занозила, теперь покраснеет. Надо было вставать и снова мешать болтушку, поросячий визг был слышен даже через закрытую дверь. Корова просилась тоже. Но снова идти наружу, пусть только во двор, было страшно.

– Иди воды натаскай, пока я намешаю.

– Ну, Лорка…

– Отцу скажу…

Брат почесал недавние приключения, осевшие розгой на то место, что под портками прячут, вздохнул и поплелся в сенцы, где долго громыхал пустым ведром. Лязгнула клямка, дверь хлопнула, вынося шум наружу.

– Виииии! – ввинтилось в уши со двора.

Лорка вытащила из печи чугун с вареной водой, быстро намешала в ведре отрубей, покрутившись, плюхнула туда же остатки недоеденного позавчерашнего супа, прихватила другой рукой подойник и вышла. Наружная дверь была открыта, и в нее уже с интересом заглядывали две усатые кошачьи морды и одна петушиная.

– Вот же, – девушка потеснила нахлебников, петух успел склюнуть с краю ведра серый комок болтушки, коты заметались в ногах, добавляя в визг и мычание пронзительный двухголосый мяв. Путаясь в котах и поминая Единого, Лорка добралась до хлева.

Подойник оттягивал руку. Коты орали дурниной, пока девушка не плеснула молока в старую щербатую миску. Ведро с водой стояло на приступке у колодца, а Томаша и след простыл. И гадать не надо, уже на торжок сбег. Напоив корову, процедив молоко и разлив его по крынкам, Лорка снесла пузатые глазурованые посудины на ледник. Брата не было. Она выбралась из погреба, покосилась на хлев. Корову надо было уже давно гнать в стадо, но сегодня никто еще не гнал. Пойти за братом? Лорка сходила за зерном для кур. Птичья клетушка была у самого лаза, и как-то так случилось, что, когда девушка опрокинула принесенное в корытце и открыла дверцу, чтоб куры вышли, ее ноги сами собой оказались по ту сторону плетня.

На дорогу она больше не смотрела. И так знала – эльфий страж на месте и с этого места не двинется. Пригнувшись, юркнула по тропке и не разгибала спины, пока почти носом не уперлась в свальник. Расхлябанная калитка в огороже торжка была приоткрыта. Из щели торчали знакомые портки. Иногда показывалась рука, тянулась и почесывала зудящую кожу под заплаткой.

– Томаш, – зашептала Лорка, – а ну домой!

– Тихо ты, не слышно! – зашипел брат.

Звука отломанной со старой рябины ветки оказалось достаточно. Пострел подскочил и, прикрывая дорогое, вприпрыжку помчался к дому. А Лорка осталась, потому что услышала голос-песню.

– Аэ тен атае'ти каан лленае тарм хаелле даэро’ин 12 .

– По одному от каждого дома возраста лета до конца срока его жизни в наказание, – перевел Лексен.

Редкие его, седеющие на висках волосы, топорщились над ушами, подбородок пробило щетиной, он отчаянно моргал – поднимающееся над ельником солнце слепило глаза – и одергивал криво сидящий кафтан, надетый на исподнюю рубаху, наспех заправленную в штаны. Стоящий в двух пядях от него Среброликий на Лексена даже не смотрел, но Лорка точно знала, что отвратителен ему и заискивающий Лексенов голос и вид его, да и все прочие люди тоже. А еще, что выдыхает страж медленно не от того, что так ему природой положено, а потому, что воняет. По правде сказать, несло от свальника знатно, Лорка сама морщилась, что уж говорить про пришлого.

12

Аэ тен атае’ти каан лленае тарм хаелле даэро ин; аэ – отличительный признак, единица из множества; тен – род или дом (у элфие); атае’ти — каждый из, всякий из (атае — всякий, каждый; ’ти – частица со значением принадлежности); каан лленае — время лета, молодость, примерно с 18 до 40 людских лет; тарм хаелле — срок жизни (тарм – конец, завершение, хаелле – существование, жизнь); даэро – возмездие, ’ин – в, для.

Гринька, часто бывающий в городе с отцом по торговым делам, всякий раз, подсаживаясь к Лорке на сиделках, часто рассказывал, про елфие. Мол, бывают они там часто. Ей нравилось слушать, и парень разливался соловьем.

– Одежу носят цветную, яркую в несколько слоев, как девки, и пахнет от них так же, цветами да травой. Косы плетут рядами и каменьями всякими и цветными шнурами украшают, а когда и так ходят, тогда со спины точно от плечистой крали не отличишь. Только наши-то с собой мечи не таскают, а у этих завсегда либо меч, либо кинжал. И ходят, как трава речная на дне стелется, вот, как ты, – и Гринька смотрел масляными глазами и лез обниматься. Дурак.

С возрастом сын лавочника растерял что юношеский жирок, что робость, прибавил в росте и сделался завидным женихом. Еще бы, единственный сын. Вон стоит с отцом, брови хмурит. Красивый. Глаза карие с золотой крапинкой, волосы темные волной.

– Иллен каалн тайем 13 , – меж тем продолжил тин элле. – Атаэ те летт'энрае'ти таэм кадате тэссен 14 .

– Стражи обыщут жилища. За каждого сбежавшего его дом ответит вдвое, – тут же перевел Лексен.

13

Иллен каалн тайем; иллен – страж, защитник, каалн – поиск, розыск, тайем – дом.

14

Атаэ те летт’энрае’ти таэм кадате тэссен; атае — всякий, каждый; летт’энрае’ти — беглец (леттеа – двигаться; энраен – страх); кадате тэссен – двойная выгода (кадате – результат, итог; тэссен – удвоить, тэс – два).

Собравшиеся загудели. Лорка углядела в толпе отца, пригнулась и поспешила обратно. Надо вернуться раньше и сделать вид, будто и не ходила никуда. Только бы Томаш опять не сбег.

Братец обнаружился в траве у лаза, наблюдал за неподвижным Среброликим. Лорка, уже не таясь, подошла и цапнула увлекшегося мальчишку за тонкое розоватое чуть оттопыренное ухо.

– Вот точно отцу скажу.

– А не скажешь! – возразил братец, вырываясь и ныряя в лаз.

– С чего бы? – девушка пробралась за ним.

– Будто не понятно! Меня прогнала, а сама ухи клеила, – прищурился Томаш. – А я вот знаю, что Стражей приехало две дюжины и два, полторы дюжины вокруг стоят, шесть у старостиного дома отираются, один на торжке. А еще где? А? А? Так скажешь, что было?

– В хату давай, – приказала Лорка, холодея спиной. Это пока она там слушала, брат успел всю веску обежать и посчитать прибывших?

– Скажи, скажи, скажи, – не унимался Томаш, скакал вокруг, дергая то за косу, то за рукав.

– Сказочницу нашел. Вот отец придет, будут тебе сказки, короб, лукошко и еще немножко.

– Ну, Лорка, – снова заканючил он, повис на резном перильце крыльца, болтая в воздухе грязными ногами, рубашка задралась, открывая загорелый с длинной царапиной живот. – А я волшебное слово знаю! Кайлиен'ти Ллориен, аст лите 15 .

Лорка зашикала на брата, в который раз ругая себя за то, что стала учить его грамоте на элфиен'рие. Свои литеры Томаш не очень-то любил, а эти на ходу схватил. И говорил чисто, как мама, когда пела. И голос его был похож на мамин, особенно, если Томаш говорил на языке элфие.

15

Кайлиен’ти … , аст лите; кайлиен’ти – сестра моя, аст лите – прошу тебя, устойчивое выражение (такое же, как аст аэн – извини); лите — ты.

Когда отец услышал, впервые выдрал ее хворостиной и в погребе запер. Томашу тогда четыре было. Братик испугался, цуцыком сидел под дверью в погреб и в щелку сопел, глотая частые слезы. Наревелся тогда и за нее, и за себя. Лорка перестала петь брату мамину песню, а когда тот подрос, показала литеры. Тайком. За что снова была посажена в погреб. Так и жили. Лорка с братом тайком учили буквы и слова, какие Лорка помнила, а отец делал вид, что не знает. А может, смирился. Томашу почти семь, осенью он станет ходить в школу учить Уложения Хранителей, литеры и счет, и постаревший Лексен станет удивляться, откуда он знает слова. А может и не будет, он же сам ее учил.