Когда завидуют мертвым

— Письма… — Это был голос Юрия.

Николай повернулся. Алексеев смотрел на ворох конвертов, что был свален рядом с ним.

— Странно. В эпоху Интернета, мобильных телефонов и эсэмэсок еще кто-то писал письма, — устало проговорил он.

— Юра. Как ты? — участливо спросил Васнецов.

— Как я? Разве ты не чувствуешь запах сыра? Такой режущий и навязчивый запах. Да ты, конечно, не знаешь, как пахнет сыр. Сколько тебе было, когда все началось? А потом… Никакого сыра. Никакого молока. Они несли в себе столько радионуклидов… Так пахнет смерть, Коля. Теперь так пахнет смерть. Это гангрена.

— Может, все еще… — Николай отчего-то не знал, как лучше докончить фразу.

— Знаешь, когда я совсем был маленький, крепко запал мне в память один фильм. В то время был еще СССР. И мир тогда был очень близок к мировой войне. И вышел на экраны такой фильм. «Письма мертвого человека». Я хорошо помню, как, затаив дыхание, смотрел его на экране старенького черно-белого «Рекорда». Мне было страшно. Ноя смотрел как завороженный. Ведь это был фильм о последствиях ядерной катастрофы. А самым большим моим страхом тогда была ядерная война. Причем я больше всего боялся, что она случится, когда родителей не будет дома. Где мне их тогда искать? Куда идти? Я отчего-то был уверен, что останусь жить. Ведь человек до конца не верит в смерть, пока она не придет за ним. Как за мной сейчас. Хотя все мы мертвы уже давно. И он был таким. Главный персонаж, старый профессор. Он мысленно писал письма своему пропавшему сыну. И в одном из них он говорил о своих детских страхах. Этим страхом был поезд. Приближающийся поезд. Многие дети во сне видят похожие кошмары, как что-то огромное на них надвигается. Тот самый поезд. А знаешь, что это? Это символ. Квинтэссенция всего рукотворного. Технический прогресс. Все, что сотворил человек, обрушилось на него огромным поездом, сметающим все на своем пути. Весь наш прогресс обрушился на нас, как тот поезд. И вот смотрю на эти письма сейчас. Как символично. Мой оживший детский страх. Письма мертвого человека. И я понимаю, что вся наша жизнь, не только детство, — это шаткое здание на фундаменте страха. Мы всегда и всего боимся. Мы, маленькие, боимся темноты. Войны. Поезда. Отцовского гнева. Боимся злых собак. Подрастаем. Узнаем о смерти. Боимся, что она унесет кого-то из близких. Нет, своей смерти так до конца и не осознаем. Но смерти близких боимся. Боимся в школе остаться на второй год. Влюбляемся. Боимся, что не полюбят нас. Нас любят. Боимся, что разлюбят. Боимся жениться. Женимся. Боимся потерять семью. Боимся дефолта. Боимся террористов, землетрясения, СПИДа, туберкулеза, импотенции, пожара, наводнения, цунами. Боимся, что на дом упадет самолет. Покупаем машину и боимся, что ее угонят. Сами делаем новое оружие, а потом хором его боимся. Боимся, что после нашей смерти кто-то продаст участок с нашими могилами под строительство офисов. Боимся гнева Божьего и происков дьявола. Боимся потерять веру и, веря, боимся своих страхов. Боимся потерять работу. Боимся хулиганов. Боимся, что иссякнет нефть. Боимся холода и голода. Боимся ХАРПа и морлоков. Фашинов и духов. Боимся, что все, что вокруг, — правда. Боимся, что эта еда ядовита. Боимся сами себя, своего «я» или подсознания. Боимся того, на что способен человек… боимся жизни. Мы же все боимся жизни. Но никогда наша смерть не может стать полноценным страхом. Ибо когда она приходит, уже не страшно. А воину страшно лишь стать не воином, но обузой. И заживо гнить, пожираемым гангреной. Умирать не страшно, Коля. Страшно жить…

Раздался щелчок. Правая рука космонавта, до этого спокойно лежавшая под одеялом, которым был укрыт Юрий, приставила к собственному рту ствол пистолета.

— Юра, нет!!! — завопил Васнецов, вскочив на ноги.

— Простите…

Раздался выстрел. Он словно хотел что-то еще сказать, но уже нажал на курок. Пуля прошла через голову и разворотила затылок, разбрызгивая части скальпа, кровь и мозг.

— Господи… — Васнецов смотрел на мертвого Алексеева и тряс перед собой руками. — Господи… Ну зачем… Зачем… Зачем!!! Зачем ты!!!

В вагон ворвались Варяг, Людоед и Сквернослов.

— Что случилось?! — крикнул Яхонтов.

— Юра… Юра застрелился… — бормотал Васнецов, все еще не веря в произошедшее. Это было совсем недосягаемо для разума. Ведь вот он только что говорил. Вспоминал что-то. Живым был. Но теперь его голова буквально вывернута наизнанку и он больше не издаст ни единого звука. Никогда. Был Юра Алексеев, и нет его…

— Откуда у него пистолет? — вздохнул Крест.

— Черт… Юра… Твою же мать! — сокрушался Варяг. — А ты куда смотрел?! — Рявкнул он на Васнецова.

— Ноя… я же…

— Что! Что — я же?! Ты хоть понимаешь, что значит присматривать?! Тебе было велено присматривать за ним, а он застрелился у тебя на глазах! Как ты вообще мог допустить такое?!

— Осади, Яхонтов, — Крест встал между ним и Васнецовым. — Выхватить пистолет и всадить в себя пулю — дело двух секунд.

— Да откуда у него вообще пистолет взялся?! — не унимался Варяг.

— Он же в луноходе несколько раз приходил в себя. А рядом его рюкзак с вещами. Он мог достать оттуда свой пистолет и спрятать под одеждой. И никто из нас на это не обратил внимания. Так что пацана не надо крайним делать. И вообще. Надо похоронить Юру. И чем скорее, тем лучше. Убираться из этого места надо.

Николай исподлобья смотрел на Варяга. Он еще не отошел от того, как Яхонтов набросился на него в Котельниче. Теперь он, и без того съедаемый чувством вины за гибель Алексеева, ощущал сильнейшую душевную боль, подкрепляемую обвинениями Варяга. И думал он сейчас о том, что Варяга он не простит за это никогда…

Хоронить было решено на холме. Ведь если когда-нибудь на этой планете наступит весна, то могилу в низине неминуемо размоет. Рыть могилу в окоченевшей от вечного холода земле было трудно. Но у них уже был печальный опыт. Когда они хоронили Андрея Макарова. Копать они начали после рассвета, а сейчас уже темнело. Очередной день прошел, как его и не было.

Людоед смастерил из каких-то железных труб, что взял в разбитом локомотиве, могильный крест и установил его у изголовья погребального холма. Варяг не забыл положить в могилу гильзу, в которой хранилась записка с именем и званием космонавта. Они стояли втроем и смотрели на могилу своего товарища. Снизу к ним медленно двигался ведомый Вячеславом луноход.

— Ну, что говорят, когда хоронят самоубийц? — вздохнул Яхонтов.

— Да какая разница. — Людоед пожал плечами. — Человечество само по себе самоубийца. — Он снял с плеча автомат. — Может, салютуем? Офицер все-таки. Положено воинские почести отдать.

— А Макарову не отдали, — покачал головой Варяг. — Да и не те времена сейчас, чтобы пули в воздух выпускать. Мы им потом салютуем. Обоим. Когда на Аляску приедем. Такой салют в их честь устроим…

— Мужики. — Николай вытянул руку в направлении Уральского хребта. — Смотрите.

Далеко на пригорке стоял едва различимый в сумерках снегоход. Два человека на нем пристально смотрели в сторону путешественников. Похоже, они переговаривались. И вроде у одного был бинокль. Звука снегохода они не услышали из-за начавшегося порывистого ветра, гнавшего снежную пыль низко над белым настом. Двое уселись на свою машину и двинулись в их сторону.

— Кто это такие, интересно? — нахмурился Варяг.

— Сейчас узнаем. — Людоед щелкнул затвором автомата. — Вам обоим тоже не мешало бы оружие приготовить.

Снегоход неторопливо двигался в их сторону. Уже было слышно жужжание мотора. Отремонтированный луноход наконец достиг вершины холма, где похоронили Юрия, и остановился возле путников.

— Ну что, поехали? — спросил Сквернослов, приоткрыв свою дверь.

В этот момент с двумя незнакомцами на снегоходе произошла резкая метаморфоза. Как только в поле их зрения попал луноход, водитель резко вывернул руль и, прибавив скорости, стал экстренно разворачиваться. Его пассажир даже едва не слетел с кресла. Он хлопал рукой водителю по спине и что-то кричал. Возможно, он подгонял своего напарника, так как тот, казалось, выжал из своей машины все, что мог. Ревя двигателем, снегоход уносился прочь.

— Что сие значит? — хмыкнул Илья.

Варяг взглянул на Людоеда, затем на луноход.

— Странно. Нас они, значит, не испугались. А вот машину нашу… Ломанулись, как черт от ладана. Странно все это.

— Твоя правда, Варяг. Странно. Очень… Но значит, впереди есть какое-то поселение. Эх… Если бы Юра потерпел…

— Не надо уже, — махнул рукой Яхонтов. — Юры уже нет. Поехали.

30 Вавилон

— Ну, что там? — Варяг повернулся из передней кабины и уставился на Людоеда. Тот смотрел в перископ и крутил рукоятку зума.

— Сейчас. Погоди.

Луноход стоял в низине, скрытый большим снежным барханом. И только показавшиеся в темноте далекие огни на горизонте заставили путников остановиться, спрятавшись, и вести скрытное наблюдение. Ночная тьма не позволяла прийти к каким-нибудь внятным выводам, и наблюдения продолжились, когда уже рассвело. Пока было ясно, что они находятся у самого подножия Уральской гряды.