Когда жизнь на виду

— За очередь.

— Какую очередь?

— На детектив свежий, вон лежит.

Я проглядываю предельно изношенную «новинку», название которой прочитать уже невозможно.

— Ты, дядя Леша, или не мешай, или давай тоже с нами, — говорит Виталик. — В пульке как раз для тебя место осталось.

— Давай, записывай меня четвертым, — наконец говорю я. — Затем и пришел.

— Давно бы так, — смеется Петров. — Морочить голову каждый дурак может. Ты вот плюнь красиво.

Я включаюсь в игру и, к своему большому удивлению, чувствую облегчение и максимальное удовольствие. Я, как в бане, слой за слоем смываю бремя каких-то неуловимых, но гнетущих забот, ощущая себя школьником на перемене между двумя напряженными уроками. В меня вливается спортивный азарт, вызывая к жизни здоровые человеческие эмоции, которым я не помню когда давал волю в последний раз.

Я чувствую себя молодым, таким, какой я и есть на самом деле.

— Безответственность — это гарантия сохранения здоровья, — говорит мне Денисов, когда мы возвращаемся к себе. — Даже если эта безответственность перед самим собой.

Он несет под мышкой детектив, у него свежее лицо, и он острит. Я улыбаюсь и молчу. Где-то этажом выше кончилась популярная песенка в исполнении Африка Симона, но у меня внутри она еще продолжается. У меня нет проблем.

Всякое занятие, имеющее смысл, всегда хочется поставить на широкую ногу. Славка Тихомиров побледнел бы от зависти, если бы видел, как я, весь в белом, стою на коленях вместе со своими единомышленниками — дзюдоистами на жестком полу, ноги противно зудят, но все мы бодры и упиваемся свежестью бытия.

Наш строй безликим, пожалуй, не назовешь. Каждый одет сообразно своим возможностям и желаниям — от свитеров в палец толщиной для сброса лишнего веса до настоящих кимоно. Нас двадцать пять человек. Слева от меня гнездится человек с благородным лицом и наполовину седой головой, справа расположилась девушка лет девятнадцати, которой есть что защищать и которая наводит на меня неспортивное настроение. Девушек у нас четверо. Если сказать, что они не обделены внешностью и всем, чем положено, — это будет слабо сказано. Тем не менее все они горят желанием владеть тем, что в иных ситуациях более совершенно, чем обаяние, — хитрющим приемом.

Как я попал в секцию, рассказывать не буду. Все это смахивает на детективную историю. Нас всех связывает строжайшая конспирация, иначе желающих будет столько, что спорт станет действительно массовым. Возраст моих коллег разбросан от двадцати до сорока пяти лет, вилка весов еще более удивительна. Мы знаем друг друга по именам и только. Вся остальная информация сосредоточена у тренера и хранится в его зеленом сейфе. О профессиях и должностях можно судить только по разговорам в раздевалке. Я не считаю себя проницательным, но некоторые реплики запоминаются хорошо и впечатляют. Наслушавшись, например, такого: «Когда я вчера выходил на министра…», «…у нас в автосервисе…», «…это было после моей защиты…», «…завтра операция», «…ко мне на склад завезли…», «…моя лаборатория», «мои студенты…» и т. д., я со своей плебейской должностью инженера чувствую некоторую внутреннюю неустроенность.

Мы существуем под вывеской группы здоровья, что вполне соответствует истине. Инфаркт молодеет, и предприимчивые люди ищут здоровья. Для настоящего спорта мы стары, и никто с нами заниматься не будет. Наш тренер по ходу тренировок делает себе какие-то пометки и что-то на нас пишет. В этом я вижу его выгоду. Правда, иногда он беседует кое с кем о дефиците и возможностях, но в основном причина траты времени на нас базируется у него на любви к профессии.

Отрабатывание приемов мы проводим, как правило, со своими постоянными партнерами. Я работаю с Женей Озорновым. Мы чувствуем друг друга прекрасно, боремся аккуратно, что называется сошлись и даже вроде подружились. Женя старше меня. Он работает главным инженером в научно-исследовательской лаборатории крупного объединения. К этому можно добавить, что он учился вместе с моим шефом Тимохиным. Этот факт для меня является не только подтверждением плотности нашего существования. Каждый специалист нет-нет, да и посмотрит на общежитейские дела сквозь призму своей профессии. Я тоже не исключение и считаю, что в данном случае у меня образовалась глубокая положительная обратная связь.

Время тренировки подходит к концу. Мы массажируем друг друга. Затем не спеша следуем в душевую. Вся эта лавина удовольствий действует на меня умиротворяюще, мирит меня со всем и вся. Все встает на свои места: мелочи опять становятся мелочами, крупное начинает манить и волновать. Люди представляются мне трогательными и беззащитными в их постоянном поиске внутренней и внешней гармонии. То, чего мы не можем добиться путем изощренных умозаключений или скрытой атакой со сложными ходами и изнурительной методичностью, нам дает совершенно бесплатно простая, открытая и ясная борьба. Передо мною широкая спина Озорнова, я тру ее мочалкой, он мычит от удовольствия. Вряд ли разгадка мировой проблемы принесет ему большее удовлетворение. Сзади меня кто-то кого-то элементарно пнул ногой, правда, по-японски, и все дружно смеются. Даже те, кто в обычных условиях в ответ на сверхостроумную и тонкую шутку только кривит губы.

Мы идем с Женей по улице и глазеем по сторонам. Весна есть весна, и добавить тут нечего.

— Алексей, у тебя срок отработки уже кончился? — спрашивает вдруг Озорнов.

— Да, я уже год, как не молодой специалист.

— Я тут звонил Тимохину, он неплохо о тебе отзывается. — Женя достает сигарету и на ходу энергично, «по-спортивному» закуривает.

— В принципе, мы живем с ним хорошо и делить нам нечего, — я пожимаю плечами.

— У меня есть предложение, — говорит он, думая о своем. — Я беру тебя заместителем начальника отдела автоматизации. Отказа я не принимаю, через полгода будешь начальником отдела, когда Чумнов уволится.

— Я так быстро не могу принимать решений, — говорю я, помолчав. — Мне нужно подумать.

— Что тут думать? Оклад приличный, темы пошли крупные, есть возможность начать писать диссертацию…

Я думаю о внезапно свалившихся на меня перспективах. Это как раз то, что я хотел, но я ощущаю внутреннюю неподготовленность к возникшей альтернативе. Во мне поднялась завеса разнородных чувств и мыслей, как при падении небесной звезды на пыльную дорогу. Я с трудом беру себя в руки и прощупываю первую упорядоченную мысль: если Григорьев отдает всего себя тому, что я нашел, потерев спину кому надо, то во что вообще может превратиться наша деятельность? С другой стороны, рекомендации тоже надо заслужить…

— …а вообще, мне нужны преданные люди, — продолжает Озорнов. — Ты понимаешь, конечно, о чем я говорю?

— А почему начальник отдела собирается увольняться? — спрашиваю я.

— Я разве тебе сказал, что он собирается увольняться?

— Я тебя так понял.

— Слишком опасен становится… Я шучу, конечно. Чумнов неплохой человек и специалист хороший, только иногда не понимает… Тебя, Алексей, — он доверительно кладет мне руку на плечо и сразу убирает, — этот вопрос волновать не должен. Но подумать тебе, конечно, надо. Мало ли что…

Озорнов в который раз меняет тон, и мне начинает казаться, что он ждал от меня несколько иной реакции на предложение. Я же иду, как замороженный, и остро чувствую отсутствие какого-либо опыта в этих делах. В конце концов, не бросаться же ему на шею, тем более, что я давно уже понял, что за все надо платить. Женя смотрит на меня и выжидает. Я вдруг начинаю понимать, что меня еще сбивает: я увидел неожиданно в Озорнове скользкость, которой раньше не замечал. А может быть, таким и надо быть руководителю, предводителю ученых людей?