Когда жизнь на виду

Период нашей жизни, когда девушка пряталась за Раису Петровну, а я жил в читалке и только ночевать приходил, уже прошел. Теперь мы занимались вместе, и хозяйка ходила мимо дверей с лоснящимся лицом и заглядывала к нам в комнату, как в любимый виварий.

На экране телевизора, как я уже говорил, демонстрируется темная бесчувственная импортная история, похожая на математическую задачку. Кое-кого уже «убрали», теперь «ликвидируют» тех, кто «убирал». Выпадает из игры тот, у которого шансов меньше, только и всего. Переживать за них нечего, поэтому мы по ходу фильма ведем свой разговор.

— Раиса Петровна сегодня тоже небольшую акцию провела, — говорю я Татьяне. — Уж не проверка ли на прочность, Раиса Петровна? Может, я «под колпаком»?

— Да, Танечка, тут такая история вышла, — хозяйка озорно посматривает на меня и пододвигается на диване к девушке. — Забыла я, посадить Полкашку на цепь, а сама иду открывать Саше калитку. Песик тут как тут, морду в щель, ну и… И что, ты думаешь, делает Сашенька? Кричит? Взлетает птицей на забор, как все нормальные люди? Нет, он быстро хватает руками пса за обе челюсти, — она показывает на себе, как это было, — и молча, спокойно запихивает его обратно, как будто всю жизнь только этим и занимался. Прямо гангстер какой-то. Я, например, его боюсь.

Девушка смеется. Я первый раз в жизни вижу женщину, которая умеет вот так говорить. Умеет подтрунивать весело, умеет создать атмосферу, да много она чего умеет.

— Это не «Полкашка», — отвечаю, — а чумовой бронтозавр. Сколько живу, и все чужой.

— Так за что же ему, Сашенька, тебя любить-то? Ты вот сам посуди. Будка у него протекает, а ведь, вроде, мужик в доме. Мы-то с тобой понимаем, что некогда: занятия, синяки часами отмачиваем, а он-то ведь глупенький, сырость, к тому же, не любит.

— Раиса Петровна, в ваших словах проскальзывает явная несправедливость! — возмущаюсь я.

— Ах, проклятый склероз, — бьет она ладонью по коленке. — Нет, Сашенька — он молодец. Курятник подправил, яблоньки обкопал, — хозяйка наклоняется к Татьяне и на ухо громко шепчет: «Лопату поперек корней поставил и ну копать, да так быстро, что я подумала: все, саду — конец. Кое-как успела поправить». — Так что, тут я немного обмишурилась, — говорит она громко.

Хитрая она, Раиса Петровна, опять каких-нибудь дел у нее накопилось для меня. Как правило, помалу их у нее не бывает, поэтому она меня исподволь заранее морально подготавливает. Обычно, весьма ловко это все у нее получается, так что я помогаю ей с удовольствием.

— Сегодня Антонине Ивановне квартирант продуктов навез, на полгода хватит, — докладывает хозяйка новость, вздыхая. — Одно слово — деревенский. Всю жизнь ведь говорю себе: «Рая, бери только из деревни. Там люди работящие, обеспеченные…» И чем вы мне приглянулись — ума не приложу.

— Пора нам с тобой, Таня, в общежитие перебираться, — говорю я. — Не доходные мы с тобой, взять с нас нечего.

— Ну, что вы, ребята, я же шучу, — отзывается хозяйка. — Я вас ни за что не отпущу. Тонин квартирант ведь трех слов за полгода не сказал, только молчит и сопит. Страсть как не люблю тех, кто молчит. С таким же успехом я и кота могу завести. Уж лучше я с вами буду пироги с селедкой есть под хорошую беседу, чем сало под молчанку. Давайте я еще чайку вам подолью.

Очередная серия закончилась. Я иду спать, женщины убирают стаканы. Потом приходит Таня и устраивается по другую сторону «железного занавеса».

— Что она за человек, никак не пойму, — негромко говорит она.

— Ты знаешь, сам не пойму. Иногда мне думается, что мы воспринимаем ее несколько иначе, чем ей хочется. Сложный человек. То она дама с манерами светской львицы, то превращается вдруг в крикливую торговку. Но в основном она «свой парень». У нее ведь кроме дальних родственников да подруг никого нет, а тут мы с тобой…

Мы молчим. Обычные разговоры перед сном неожиданно обрели для нас мощный и ощутимый смысл. Я чувствую, как засасывают меня и ее эти вечерние минуты, приоткрывая тайники человеческой психологии, унаследованные от наших предков. Иногда мы внезапно замолкаем, как бы опасаясь чего-то, и засыпаем, остерегаясь самых простых безобидных слов.

Уже несколько вечеров подряд я рассказываю о тайге и пустыне, о медведях и змеях, об уголовниках и героях. Это самые безопасные истории — без всякого второго плана, и рассказывать я их люблю. Но сегодня, несмотря на просьбу Тани, говорить мне об этом почему-то не хочется.

— Расскажи мне сегодня что-нибудь ты, — прошу я ее.

— Что тебе рассказать?

— Расскажи, например, что за ребята у вас в группе подобрались.

— Ребята у нас хорошие.

— Знаешь, как один приятель начал писать дневник?

— Как?

— 26 июня. Я сегодня проснулся с хорошим настроением. Пошел на работу. Там хорошо поработал. Пришел с работы и очень хорошо провел время. В общем, день был очень хороший.

Она смеется.

— А что бы ты хотел услышать?

— Что-нибудь конкретное.

— Вот, например, Паша Сахнов — очень интересная личность.

— Чем же он интересен? — спрашиваю я.

— Модно и красиво одевается, толковый в учебе, первый разряд по борьбе, играет на гитаре, фортепьяно, разбирается в литературе, музыке, живописи.

Мне почему-то это слышать не очень приятно, хотя и у нас бывают минуты, когда мы знаем и умеем много.

— Все? — спрашиваю я.

— Все.

— Какой страшный человек, — говорю я, — как хорошо, что я его не знаю.

— Почему же? Наоборот. Он мне нравится.

— Такие люди сеют вокруг себя семена рабства, — заявляю я безапелляционно. — Он раздавит в тебе личность.

— Почему? — опять спрашивает Таня, и я чувствую, что она улыбается в темноте.

— Ты человек впечатлительный, а значит, незащищенный. Тебе трудно устоять против живого справочника. Что может быть ужаснее справочного пособия.