КОГИз. Записки на полях эпохи

– Нет, снова на первом. В прошлом году я ушел в академ, на полгода уехал в Мурманск. Мы с Мишкой Райкиным хотели двинуть на Шикотан, на рыбозаготовки: издали на Японию посмотреть, а в Москве друг друга потеряли. Оказалось потом, он залетел в Одессу, к бабушке, а я – в Мурманск. Там с местными бичами разгружал рыбу, копал в мерзлой земле канавы, бренчал на фоно, как бы тапером был, в офицерском морском клубе: я ведь музыкальную школу с отличием окончил. Предки готовили меня в музыкальное училище, а я в физико-математическую школу попал. И знаешь, как вышло: когда наши пацаны из Сормова отправились поступать в сороковую школу, мне послышалось – «в цирковую». Я и поехал с ними, да и попал в этот сарай на Гребешке с дровяными печками. Векслер-то тогда на директора не был похож: мы его курить учили, а он нам анекдоты рассказывал, да глупые все какие-то, детские.

Генка с Перфишкой докурили и молча сидели на краю котлована, сплевывая вниз и думая порознь о чем-то своем, но, как оказалось, об одном и том же.

– Генк! А мне не нравится эта наша работа.

– Мне тоже. А что делать?

– Надо нам с тобой пойти к прорабу и попросить урок.

– Что значит урок?

– То, что он нам велел делать, для него несущественно: можно сейчас отодрать эти доски, можно через неделю, а можно, на фиг, и вообще не отдирать. Верняк у прораба есть срочная работа! Вот такую надо у него выцыганить, сбацать ее быстренько, аккордно, и вот тебе зачет за двухнедельную отработку.

Расчет Перфишки оказался верным. Когда они разыскали прораба, тот был в своей каптерке, сколоченной наспех из горбыля, и, сидя за низеньким дюралевым столиком, складывал на бумажке какие-то цифры столбиком. Вдоль стен каптерки стояли вместо стульев перевернутые пустые ящики, на них валялись несколько ватников и рваных «голичек».

– Александр Иванович, – начал деликатно Генка, – чем нам дурью маяться, дали бы нам задание, которое надо срочно выполнить, и поставили бы отработку. А мы бы уж потрудились на совесть.

– Хорошо. Я найду вам такую работу после обеда, – ответил прораб, чуть взглянув на ребят.

– Саня! – Голос у Перфишки становился тихим и хриплым, когда он волновался. Лицо серое, смуглое, обветренное, на щеке кожа шелушилась, будто проступал лишай. Волосы жесткие, короткие, ровно пострижены надо лбом прямой челкой. Глаза светлые, будто выгоревшие, но не мутные – зрачки маленькие и очень черные. – Саня! – повторил Перфишка. – После обеда сегодня или завтра?

Прораб снова поднял голову и вдруг радостно засмеялся:

– Я все понял. Вы-то мне и нужны. Пойдемте! – Они вышли из каптерки. – Видите, стоит мертвый экскаватор, ковш его валяется в котловане. Когда будет работать, один Бог знает. Этот котлован под фундамент трансформаторной подстанции. Мне в понедельник бетон заливать. Сегодня среда – у вас пять дней. Ковш надо бы из ямы вытащить и выкопать вручную. Опалубку мои плотники поставят за два часа. Это не ваше дело. Лопат в подсобке десять штук. «Голички», ломы, носилки – все там есть. Идите, посмотрите, рассчитайте – и ко мне. Ковш после обеда я сам краном вытащу. Сегодня, – он ехидно посмотрел на Перфишку. Перфишка согласно кивнул и, вернувшись в каптерку, сгреб со столика прораба десятиметровую рулетку.

Сначала они вдвоем долго лазили с рулеткой по дну ямы будущего котлована. Потом Генка молча стоял с концом рулетки, а Перфишка старательно что-то считал в уме.

– Двенадцать кубов, – уверенно заявил он через десять минут, – прорабу скажем, что двадцать пять. Дневная норма – два куба. Это шаляй-валяй! Мы с тобой за ночь все выкопаем и завтра в Крым поедем.

– Зачем? В какой Крым?

– А что, ты против куда-нибудь смотаться? Вот и дунем в Крым, виноград убирать. Меня наши звали в Судак, в винодельческий совхоз. И покупаемся, и позагораем, и закалымим. Сейчас нам башли нужны только на дорогу туда, рублей по пятьдесят.

– Да я не собирался в Крым. И денег у меня нет, – ответил Генка.

– Ну, этого-то добра мы найдем. Раньше у меня всегда к сентябрю деньги водились. Я сдавал за пацанов вступительные экзамены по физике, математике: в строительный, в водный, в университет и политех. За август раз пятнадцать успевал обернуться. По пять, а то и по десять рублей за экзамен. К сентябрю рублей семьдесят выходило. А сейчас я знаю, как мы заработаем.

– Как?

– У меня тетка из деревни, она каждый год зарабатывает на аптеке рублей триста-пятьсот. То одуванчики собирает, то липовые почки. Вот у нее я и увидел любопытную книжечку: расценки на закупку лекарственных трав от населения аптекоуправлением. Там все по семь копеек да по пятнадцать копеек за килограмм. Но одна позиция мне очень понравилась: женьшень! Сто пятьдесят рублей килограмм.

– Так мы с тобой что, сначала за женьшенем на Дальний Восток поедем?

– Да нет, чудак! Женьшень растет в нашем ботаническом саду, университетском. Ты лучше скажи, сколько у тебя сигарет осталось?

– Семь штук, – ответил Генка, пересчитав свою пачку «Шипки».

– А у меня восемь, – глянул Перфишка в свою пачку «Лайки». – До вечера дотянем, а там звякну, брательник притащит чего-нибудь пожевать и курева захватит. Ну что, начнем и кончим?

Младший брат Перфишки приехал в восемь вечера. Он привез батон, разрезанный вдоль, с двумя кусками вареной телятины и банку смородинового компота. Ребята вылезли из котлована, и Перфишка развел из досок маленький костерок.

– Так уютнее, – объяснил он Генке. – А курить где? – спросил у брата.

– Вот, – тот вытащил пачку «Беломора». – Я у отца слямзил, объяснять ему будешь сам. Мамане я сказал, что на ночь останусь с тобой и приду домой только утром.

– А на фига ты нам нужен? Мы ведь вкалываем. Пятьдесят минут копаем – десять курим. Тебе будет скучно!

– Нужны вы мне. Я с пацанами договорился, что на великах ночью поедем на полигон. Мы там с танка хотим пулемет свинтить, ну, демонтировать.

Малому на вид было лет тринадцать-четырнадцать. Он был худой, длинный, вертлявый, все время что-то болтал, жестикулировал и помогал при этом себе мимикой.

– Поймают вас и уши надерут. Запомни, если поймают, не вздумай говорить, что я с вами заодно! Мне-то уж не уши надерут, а похлеще, чего доброго, на Воробьевку вызовут. Ну, давай, чеши, а то ведь пулемет демонтировать – это не канаву копать.

Копать кончили в четыре утра. Светало.

– Шестнадцать часов! – констатировал Перфишка, бросив лопату и «голички» на дно котлована. Генка сел, где стоял, – руки и ноги гудели. Потом они дружно помочились на остатки догоравшего костерка, который освещал в течение ночи фронт работы.

Через пятнадцать минут друзья в обнимку бодро шагали по Провиантской в сторону Оперного театра, рядом с которым жил Генка, и пели во все горло: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…»

Встали в десять утра. Генкина бабушка зажарила ребятам большую глазунью из шести яиц и дала по кружке молока с малиной. Сходив в политех и получив у Александра Ивановича, прораба, отметку о выполненной отработке, ребята пешочком по тропинке спустились вниз, под Откос, на пляж. Купаться не хотелось, и они улеглись спать, пытаясь согреться в скупых лучах августовского солнца. Операцию «Женьшень» было решено отложить до четырех часов дня.