КОГИз. Записки на полях эпохи

10

– Ген, ты что, смеешься надо мной, что ли? Я ведь поплакаться приехала, совета попросить, а ты?

– Да нет, я не смеюсь. Просто ты так рассказываешь, будто хвастаешься. Ты упиваешься тем, что живешь за границей, что твой Саенко – майор, что ты можешь покупать иностранные шмотки. Для меня все то, что там, за рекой, – первозданнее, важнее и правдивей, чем вся твоя заграница. Это как океан, как огонь, это – природа. А ты мне про какие-то купальни.

– Ты ничего не понял, глупый! Да – купальни, тряпки, концерты. И в то же время каждый день, каждую минуту – сознание, что ты здесь присланный, засланный, высланный: как угодно, но до дома без особого разрешения тебе не добраться. Но самая главная дрянь всего нашего заграничного положения, что все эти военные городки пропитаны адюльтерами. Командование только что и занимается примирением офицерских жен с застуканными офицерами или наоборот. То, что происходит во всех крупных больницах и госпиталях между медсестрами и врачами, особенно во время ночных дежурств, весь мир знает. И надо научиться все намертво забывать или иметь какой-то тормоз в башке, чтобы об этом не думать.

Два года назад Саенко буквально на коленях умолял меня родить второго и добился своего. Я пошла на это, но не смогла: на третьем месяце начались истерики, каждый день, каждую ночь я думала только об одном – как я буду рожать. Я вспоминала Максимкины роды и обмирала со страху, я теряла сознание, меня всю колотило. Я уговорила Вовку разрешить сделать аборт, обещала ему родить чуть-чуть попозже.

И вот полгода назад мне позвонила какая-то добрая душа, сказала, что у моего ненаглядного в соседнем городке вторая семья. То-то он наладился туда чуть не по два раза в месяц ездить на консультационные операции для местных немецких студентов.

Я его выследила. Подкараулила в аэропорту, когда он провожал ее в Москву в отпуск. Видела, как он ее целовал, как они прощались, – все, что мне рассказали по телефону, было правдой. В тот же день я встретилась с Вовкиным командиром, рассказала ему все и отпросилась на неделю к маме. Вовка ничего не знает о том, что я задумала. Командир обещал, что та дамочка в Германию больше не попадет, – такие кадры нужны и на Родине. А вот мама, мама меня не поняла: разводиться запретила строго-настрого. Я ведь и Максимку в Германии оставила, чтобы никто раньше времени там не встревожился. Что мне делать, скажи?

– Поедем в гости.

– Поедем. Только сначала скажи!

– Разводиться!

– Ты уверен?

– Уверен. А хочешь, я тебе стихи прочитаю.

– Свои?

– Конечно. Я ведь книжку первую выпустил. В Союз писателей меня, конечно, не примут, но это первый шаг.

– Да я тебе еще в пятнадцать лет говорила, что ты писателем будешь. А про книжку мне кто-то из наших говорил. Только ты что-то мне не торопишься ее подарить. Мог бы и с автографом.

– Да я подписал тебе ее, – Генка вытащил из кармана маленькую светлую брошюрку, больше похожую на блокнотик. – Вот! А теперь слушай:

Все, моя радость, до свиданья, Писать не буду, ты – права: Все эти глупые слова Печальней долгого прощанья. А если все пройти сначала, Как будто нам пятнадцать лет И не было совсем, и нет Всего, что с нами было, стало: Свиданий странные часы И дни-мгновенья между ними, Но для чего мы приходили — Увидеться и вновь уйти? А что мы ждали – было глупо! Ну что же, кажется, пора, Какие жалкие слова Идут в последнюю минуту! Писать, звонить? – Пожалуй, нет! Ведь вспомним, так приедем сами. Прощай! Спасибо! Вот на память! Как глупо – память в двадцать лет.

11

Некоторое время шли молча, и заговорила первой снова Виолетта.

– У меня для тебя тоже кое-что есть. Только дома. Но не у мамы, а у Ритки, сестры – я у нее остановилась. Во-первых, кожаная куртка из спилка, коричневая. Мама ее для Саенко моего купила. Да больше не мой он. И не повезу я ему эту куртку. Вы с ним как были одного размера, так и остались – ничего с вами не случается. А тебе эта куртка так классно будет. Я прямо представляю, как ты в ней со сцены стихи читаешь. Только она дорогая – сто двадцать рублей. Ты найдешь такие деньги? Смешно: я даже не спрашиваю – нужна ли тебе такая куртка, настолько уверена, что она тебе понравится.

– Ну, у меня сейчас с собою нет. А через неделю будут – мне из Москвы должны прислать. У меня в Москве в четырех букинистических магазинах на комиссии книги стоят. Я езжу туда два раза в месяц и имею по триста рублей примерно. Ну, да только тебе это неинтересно. Птичкам деньги не нужны.

– Каким птичкам?

– Да неважно. Это поговорка такая.

– А если неважно, тогда поедем за курткой. У меня там есть еще один подарок для тебя, уже бесплатный. Который ты просил.

– Как просил?

– А помнишь, я тебе звонила несколько лет назад?

Генка припомнил, как два года назад в редакции раздался звонок и сквозь трески и шипы далекий, трудно различимый женский голос попросил у него совета:

– Что интереснее на выбор купить в ГДР в антикварном магазине: маленькую книжечку Ломоносова, изданную в восемнадцатом веке, в золоченом переплете, или большую папку раскрашенных гравюр с картин из Дрезденской галереи?

– Конечно, Ломоносов, – ответил Генка и, только положив трубку, с сомнением подумал: уж не Леточка ли это его?

– Так это была ты?

– Да, а ты что, не узнал?

– Нет, было плохо слышно.

– Ну вот, теперь мне все понятно. Мы тогда собирались в отпуск домой, и мне хотелось купить тебе что-нибудь в подарок. Я позвонила Ритке, сестре, и попросила узнать, что тебя интересует. Она у кого-то спросила и написала мне, что тебя, кроме старых книг, ничего не интересует. А как я тебе куплю в подарок старинную книгу – в этом хоть что-то надо понимать! Вот я тебе и позвонила. Боялась, что ты со мной не будешь разговаривать, а ты просто не узнал меня. И книжка эта так и валялась тут у мамы два года. Вот сейчас я тебе ее и подарю.

– Ну, не сейчас – сейчас мы с тобой едем в гости.

– В какие гости? Ты мне уже третий раз про это говоришь, а я не пойму. Говори, – Велька как-то неуклюже обхватила Генку одной рукой под мышку, а другой за плечо и прильнула к нему на какой-то миг. – Говори, а то никуда не поеду. – И в этот миг Генка ощутил, как мелко дрожит его Леточка, и понял, что может сейчас образоваться между ними большая и неизлечимая трещина. Он обнял ее крепко двумя руками и поцеловал то ли в глаз, то ли в нос – куда-то в лицо. Она сразу как-то обмякла, чуть-чуть отодвинулась и тоном на все согласной произнесла:

– Ну, ладно, поехали в гости твои. Только ты мне все объясняй и рассказывай.

12

– По пути к тебе на свидание я встретил друзей-художников. Они сегодня выполнили крупный заказ по изготовлению художественной мозаики и получили хорошие деньги. Это такие деньги, которые не снились твоим полковникам и генералам «ограниченного контингента». В утвержденных государственных прейскурантах на исполнение художественных работ, которыми пользуется худфонд, цена на выполнение мозаик – пятьдесят рэ за квадратный метр. Теперь посчитай, сколько получил художник Дмитрий Дмитриевич Арсенин за свои мозаики в вестибюле Московского вокзала. А теперь я тебе скажу, что торец пятиэтажной панельки, на котором кирпичами выложен треугольник паруса и птичка чайка, тоже посчитан как художественная мозаика и там тоже выплачены деньги по тому же прейскуранту. А это – двенадцать на пятнадцать метров – девять тысяч рублей на троих за неделю. Вот после этого можно уже заниматься и творчеством. Да и творчество современных художников не хило стоит. Председатель закупочной комиссии Художественного музея, а одновременно и его директор, Вася Шатура – большой друг Димы Арсенина. И вот с год назад Дим Димыч попросил меня помочь отвезти в музей его картину «Огненная Узола», большая такая, метр на метр. На ней тетка изображена в красном сарафане, и расписывает она хохломскую братину. Я помог, а заодно поприсутствовал на заседании ежемесячной закупочной комиссии. В тот день были куплены две картины: небольшой холст великого Валентина Серова за двести рублей у какой-то восьмидесятилетней старушки, старой дворянки, и Димина «Огненная Узола» за полторы тысячи рублей. Я думаю, что комментарии тут не нужны: вечером и Шатура, и я, и еще с пяток Диминых друзей-художников ели шашлыки в ресторане «Москва». Вот сегодня вечером в мастерской у Арбенина в Кузнечихе будет вечеринка, на которую мы с тобой приглашены. Там будут артисты, поэты, художники и вообще лучшие люди города. Ты была когда-нибудь у художника в мастерской?