Коглин

Рафельсон деревянной походкой двинулся к нему по проходу, с болезненной улыбкой, застывшей на лице. Он взобрался по ступенькам на сцену, пожал Дэнни руку и прошипел:

— Ты за это поплатишься, Коглин. Тебя съедят.

— Да ну? — Дэнни сжал его руку посильнее и ухмыльнулся. — Надеюсь, ты подавишься и сдохнешь.

Он отпустил его руку, отошел; Рафельсон занял трибуну, а Марк бочком пробрался к Дэнни.

— Он нас закладывает?

— Уже заложил.

— Дело худо, — проговорил Марк. — Все хуже и хуже.

Дэнни повернулся, увидел, что глаза у Марка мокрые и под ними залегли темные мешки.

— Господи, да куда уж хуже?

— Вот телеграмма, ее сегодня утром Сэмюэл Гомперс прислал губернатору Кулиджу. А Кулидж передал ее в газеты. Прочти то, что в кружочке.

Дэнни нашел место, обведенное карандашом:

Хотя мы полагаем, что сотрудникам бостонской полиции предоставлялось недостаточное обеспечение и что их права ущемлялись и лично вами, и комиссаром Кёртисом, Американская федерация труда всегда придерживалась твердой позиции: неизменно предостерегать всех государственных служащих от забастовок.

Ребята уже вовсю свистели и улюлюкали Рафельсону, все повскакали на ноги. Опрокинулось несколько стульев.

Дэнни бросил газету на сцену.

— Нам конец.

— Еще есть надежда, Дэн.

— На что? — Дэнни глянул на него. — Нас продали и АФТ, и центральный профсоюз. Какая еще надежда, черт подери?

— Мы еще можем получить нашу работу обратно.

Несколько человек ворвались на сцену, и Ральф Рафельсон отступил на несколько шагов назад.

— Они теперь никогда не вернут нам нашу работу, — произнес Дэнни. — Никогда.

Обратный путь в Норт-Энд был скверным. Лютер никогда не видал Дэнни в таком мрачном настроении. Он уселся рядом с Лютером в отделении для черных и колючими глазами смотрел на тех пассажиров, которые с удивлением на него поглядывали. Нора сидела здесь же и нервно поглаживала его руку, не чтобы успокоить, а чтобы успокоиться самой. Лютер это понимал.

Лютер знал Дэнни уже давно, и ему было ясно: только псих решится вступить с этим парнем в честный бой. Потому как слишком уж он здоровенный, слишком бесстрашный, слишком невосприимчивый к боли. Лютер никогда не сомневался в силе Дэнни, но прежде ему не доводилось приближаться к нему настолько, чтобы ощутить ту способность к насилию, которая жила в нем как вторая, глубинная сущность.

Другие мужики в вагоне надземки перестали пялиться на них. Дэнни сидел, глядя на пассажиров; глаза у него потемнели, как будто он только и ждал причины, чтобы взорваться.

Они вышли в Норт-Энде и двинулись к Салем-стрит пешком по Гановер-стрит. Наступил вечер, но из-за Гвардии штата улицы были пусты. На половине пути кто-то окликнул Дэнни по имени. Хриплым, слабым голосом. Они повернулись, и Нора вскрикнула: из тени Прадо выступил мужчина. В пальто дымится дырка.

— Господи, Стив. — Дэнни подхватил его: тот падал ему на руки. — Нора, милая, найди-ка гвардейца и скажи — тут коп с огнестрельным ранением.

— Я не коп, — пробормотал Стив.

— Ты коп, ты коп.

Он опустил Стива на землю, а Нора помчалась по улице.

— Стив, Стив…

Стив открыл глаза, а дырка в его груди продолжала дымить.

— Я столько всех расспрашивал, — произнес он. — И вдруг просто наткнулся на нее. Свернул в переулок, глаза поднимаю — она. Тесса. Бабах.

Веки у него задрожали. Дэнни стянул рубашку, оторвал от нее полосу, скомкал, прижал к ране.

Стив открыл глаза.

— Она сейчас… наверняка удирает, Дэн.

Свисток гвардейца. Увидев, что Нора бежит обратно, Дэнни повернулся к Лютеру:

— Руку положи сюда. Надави посильнее.

Лютер прижал ладонь к скомканному куску рубашки, глядя, как тот наливается красным.

Дэнни встал.

— Погоди! Ты куда?

— За тем, кто это сделал. Скажешь гвардейцам, что это женщина по имени Тесса Фикара. Запомнил имя?

— Да, да. Тесса Фикара.

Дэнни пустился бегом через Прадо.

Он увидел ее, когда она спускалась по пожарной лестнице. Дэнни был под козырьком заднего крыльца магазина, а она выбралась из окна третьего этажа. Когда она достигла последней ступеньки и шагнула одной ногой на тротуар, он сбоку приставил пистолет к ее шее.

— Держать руки на лестнице, не поворачиваться.

— Полисмен Дэнни, — произнесла она, все-таки поворачиваясь, и он отвесил ей пощечину.

— Что я сказал? Руки на лестнице, не поворачивайся.

Он обшарил карманы ее пальто, затем складки одежды.

— Нравится? — спросила она. — Нравится меня щупать?

— Хочешь, чтобы я тебя еще ударил? — спросил он.

— Если надо, — отозвалась она, — бей сильнее.

Его рука наткнулась на что-то твердое в ее промежности, и он почувствовал, как тело у нее напряглось.

— Вряд ли у тебя вырос мужской причиндал, Тесса.

Он провел руками вниз по ее ноге, потом вверх, забравшись под платье и сорочку. Извлек оттуда «дерринджер», убрал в карман.

— Удовлетворен? — спросила она.

— Не совсем.

— А как твой мужской причиндал, Дэнни? — спросила она.

— Подними ногу, — скомандовал он.

Она послушалась.

— Как он, твердый? — спросила она.

На ноге у нее был серый сапог на шнуровке.

— Теперь другую.

Она опустила правую ногу. Поднимая левую, слегка пихнула его задом.

— Да, так и есть. Очень твердый.

В левом ее сапоге он нашел нож. Маленький и узкий, но несомненно очень острый. Вытащил и убрал в карман к «дерринджеру».

— Ты предпочитаешь, чтобы я опустила ногу, или хочешь трахнуть так?

В холодном воздухе он видел парок от ее дыхания.

— Сегодня я не расположен тебя трахать, сука.

Он снова провел рукой вверх по ее телу, услышал, как она медленно и ровно дышит. На ней была широкополая шляпа, обвязанная красной лентой с бантом впереди. Он снял ее, прощупал окантовку, тулью, нашел два бритвенных лезвия, бросил их на землю, следом отправил и шляпу.

— Ты испачкал мою шляпку, — пожаловалась она. — Бедная, бедная шляпка.

Он вытащил все шпильки из ее прически, так что волосы свободно рассыпались по ее шее и спине, и отшвырнул их подальше.

— Повернись.

— Да, господин.

Она улыбнулась, и ему захотелось снова ее ударить.

— Думаешь, ты меня сейчас арестуешь?

Он вынул из кармана наручники и покачал ими в воздухе.

— Ты больше не полисмен, Дэнни. Я такие вещи знаю.

— Гражданский арест, — пояснил он.